Крылатый серафим, упав с лазури ясной Орлом на грешника, схватил его, кляня, Трясет за волосы и говорит: «Несчастный! Я — добрый ангел твой! узнал ли ты меня?
Возможно ль задушить, возможно ль побороть Назойливое Угрызенье, Сосущее, как червь — бесчувственную плоть, Как тля — цветущее растенье? Бессмертного врага возможно ль побороть? ...
Смотри, диск солнечный задернут мраком крепа; Окутайся во мглу и ты, моя Луна, Курясь в небытии, безмолвна и мрачна, И погрузи свой лик в бездонный сумрак склепа.
Читаю я в глазах, прозрачных, как хрусталь: «Скажи мне, странный друг, чем я тебя пленила?» — Бесхитростность зверька — последнее, что мило. Когда на страсть и ум нам тратить сердце жаль. ...
Мы скоро в сумраке потонем ледяном; Прости же, летний свет и краткий и печальный; Я слышу, как стучат поленья за окном, Их гулкий стук звучит мне песней погребальной. ...
Как тварь дрожащая, прильнувшая к пескам, Они вперяют взор туда, в просторы моря; Неверны их шаги, их руки льнут к рукам С истомой сладостной и робкой дрожью горя.
Вино любой кабак, как пышный зал дворцовый, Украсит множеством чудес. Колонн и портиков возникнет стройный лес Из золота струи багровой — Так солнце осенью глядит из мглы небес. ...
А Бог — не сердится, что гул богохулений В благую высь идет из наших грешных стран? Он, как пресыщенный, упившийся тиран, Спокойно спит под шум проклятий и молений. ...
Луна уже плывет медлительно и низко. Она задумалась, — так, прежде чем уснуть, В подушках утонув, мечтает одалиска, Задумчивой рукой свою лаская грудь.
Для отрока, в ночи глядящего эстампы, За каждым валом — даль, за каждой далью — вал. Как этот мир велик в лучах рабочей лампы! Ах, в памяти очах — как бесконечно мал! ...
Высоко над водой, высоко над лугами, Горами, тучами и волнами морей, Над горней сферой звезд и солнечных лучей Мой дух, эфирных волн не скован берегами,
Как иронический вопрос — Полночный бой часов на башне: Минувший день, уже вчерашний, Чем был для нас, что нам принес? — День гнусный: пятница! К тому же Еще тринадцатое! Что ж,...
Когда затихнешь ты в безмолвии суровом, Под черным мрамором, угрюмый ангел мой, И яма темная, и тесный склеп сырой Окажутся твоим поместьем и альковом,