«Ночь светла; в небесном поле
Ходит Веспер золотой;
Старый дож плывет в гондоле
догарессой молодой...»*
Занимает догарессу
Умной речью дож седой...
Слово каждое по весу –
Что червонец дорогой...
Тешит он ее картиной,
Как Венеция, тишком,
Весь, как тонкой паутиной,
Мир опутала кругом:
«Кто сказал бы в дни Аттилы,
Чтоб из хижин рыбарей
Всплыл на отмели унылой
Этот чудный перл морей!
Чтоб, укрывшийся в лагуне,
Лев святого Марка стал
Выше всех владык – и втуне
Рев его не пропадал!
Чтоб его тяжелой лапы
Мощь почувствовать могли
Императоры, и папы,
И султан, и короли!
Подал знак – гремят перуны,
Всюду смута настает,
А к нему – в его лагуны –
Только золото плывет!..»
Кончил он, полусмеяся,
Ждет улыбки – но, глядит,
На плечо его склоняся,
Догаресса – мирно спит!..
«Всё дитя еще!» – с укором,
Полным ласки, молвил он,
Только слышит – вскинул взором –
Чье-то пенье... цитры звон...
И всё ближе это пенье
К ним несется над водой,
Рассыпаясь в отдаленье
В голубой простор морской...
Дожу вспомнилось былое...
Море зыбилось едва...
Тот же Веспер... «Что такое?
Что за глупые слова!» –
Вздрогнул он, как от укола
Прямо в сердце... Глядь, плывет,
Обгоняя их, гондола,
Кто-то в маске там поет:
«С старым дожем плыть в гондоле.
Быть его – и не любить...
И к другому, в злой неволе,
Тайный помысел стремить...
Тот «другой» – о догаресса! –
Самый ад не сладит с ним!
Он безумец, он повеса,
Но он – любит и любим!..»
Дож рванул усы седые...
Мысль за мыслью, целый ад,
Словно молний стрелы злые,
Душу мрачную браздят...
А она – так ровно дышит,
На плече его лежит...
«Что же?.. Слышит иль не слышит?
Спит она или не спит?!.»
*