Нанесли мы венков — ни пройти, ни проехать;
раскатили стихов долгозвучное эхо.
Удивлялись глазастости, гулкости баса;
называли певцом победившего класса...
А тому Новодевичий вид не по нраву:
не ему посвящал он стихов своих славу.
Не по нраву ему за оградой жилище,
и прошла его тень сквозь ограду кладбища.
Разве сердце, гремевшее быстро и бурно,
успокоила б эта безмолвная урна?
Разве плечи такого тугого размаха
уместились бы в этом вместилище праха?
И тогда он своими большими руками
сам на площади этой стал наращивать камень!
Камень вздыбился, вырос огромной скалою
и прорезался прочной лицевою скулою.
Две ноги — две колонны могучего торса;
головой непреклонной в стратосферу уперся.
И пошел он, шагая по белому свету,
проводить на земле революцию эту:
Чтобы всюду — на месте помоек и свалок —
разнеслось бы дыхание пармских фиалок;
Где жестянки и щебень, тряпье и отбросы,
распылались бы влажно индийские розы;
Чтоб настала пора человеческой сказки,
чтобы всем бы хватало одеяла и ласки;
Чтобы каждый был доброй судьбою отмечен,
чтобы мир этот дьявольский стал человечен!