В блестящий век Екатерины,
В тот век парадов и балов,
Мелькали пышные картины
Екатерининских балов.
И хоть интрижек и историй
Орлы пекли густую сеть,
Из всех орлов — Орлов Григорий
Лишь мог значение иметь.
Оставив о рейтузах сказки,
Что будто хуй в них выпирал,
Я расскажу вам без прикраски
Как Гришка милости сыскал.
Увидев как-то на параде
Орлова Гришку в первый раз
Императрица сердцем бляди
Пришла в мучительный экстаз.
Еще бы. Малый рослый, крупный,
Слепит в улыбке снег зубов
И пламя взоров неотступно
Напоминает про любовь
Вот и причина, по которой
Его увидев раз иль два,
Екатерина к мысли скорой
С ним о сближении пришла.
Изрядно с вечера напившись
С друзьями в шумном кабаке,
Храпел Григорий, развалившись
Полураздетым, в парике.
Его толкает осторожно
Прибывший срочный вестовой:
«Мон шер, проснитесь, неотложно
Приказ прочтите деловой».
— Какой приказ? — вскричал Григорий,
Пакет вскрывая сгоряча,
По строчкам взгляд летает скорый.
И вдруг завыл, приказ прочтя.
— Пропал, пропал. Теперь уж знаю.
Погибло все, о мой творец!
Меня немедля вызывают
К императрице во дворец.
Вчера дебош я с мордобоем,
Насколько помнится, создал.
И чуть не кончился разбоем
Наш разгоревшийся скандал.
Теперь зовут меня к ответу.
Конец карьере. Я погиб.
Иван! Закладывай карету,
Присыпь мне пудрою парик.
И вот, друзья, что дальше было:
Подъехав робко ко дворцу,
Ряд лестниц мраморных уныло
Проходит он. Лицом к лицу
Внезапно стражу встретил он,
И видит дула:»Ваш пароль?»
— Кувшин, — он был предупрежлен.
Его ведут.. А в сердце боль.
— Зачем ведут меня? Не знаю...
И вызван на какой предмет?
О, боже, я изнемогаю,
Какой же мне держать ответ?
И вдруг портьера распахнулась.
Стоит отряд ливрейных слуг.
Стоит царица. Улыбнулась:
— Орлов? Ну, здравствуйте, мой друг.
Гвардеец мигом на колени
Пред государыней упал:
— По высочайшему веленью
Царица, я к вам прискакал.
Казнить иль миловать велите —
Пред вами ваш слуга и раб.
Она лакеям:- Уходите! —
Потом ему: — Да, я могла б
Тебя нещадно наказать,
Но я совсем не так злорадна.
Мне хочется тебя ласкать,
И ласка мне твоя отрадна.
Дай руку, встань, иди за мной,
И не изволь мой друг робеть.
Не хочешь ли своей женой
Меня немедленно иметь?
Он ощутил вдруг трепетанье,
Огонь зардевшихся ланит.
Язык прилип к его гортани.
Орлов невнятно говорит:
— Ваше величество, не смею
Своим поверить я ушам...
К престолу преданность имею.
За вас и жизнь, и честь отдам.
Она смеется, увлекает
Его с собою в будуар
И быстро мантию меняет
На легкий белый пеньюар.
Царица, будучи кокеткой,
Прекрасно знала к ним подход:
И плавно, царственной походкой
Орлова за руку ведет.
Не знал он случая такого...
Уж не с похмелья это сон?
И вот с царицей у алькова
Стоит подавлен, потрясен.
— Снимите шапку и лосины,
Не стойте, право, как тюлень.
Орлов дрожит как лист осины
И неподвижен, словно пень.
Она полна любовной муки
И лихорадочно дыша
Ему расстегивает брюки.
В нем еле теплится душа.
Хоть наш герой и полон страху,
Берет свое и юный пыл!
Она спустила сплеч рубаху —
И вмиг на месте он застыл...
Вид тела молодого, плечи,
Ее упругий, пышный бюст,
И между ног, как залп картечи,
Его сразил кудрявый куст.
Исчезнул страх: застежки, пряжки
Он сам с себя послушно рвет
И ослепительные ляжки
Голодным взором так и жрет.
Звук поцелуев оглашает
Роскошный, пышный будуар.
Орлов оружье поднимает,
В его груди уже пожар.
Она его предупреждает
И, нежной ручкой хуй держа,
Раздвинув ноги, направляет...
Орлов надвинул, весь дрожа...
У изголовья милой пары
Стоял Амур мой в стороне
И напевал он страстны чары
Моей возлюбленной чете.
Амур, Амур, немой свидетель.
Неописуемых картин.
Скажи, не ты ли сцены эти
Нам навеваешь? Ты один!
У всех времен, у всех народов
Любви поэзия одна.
И для красавцев и уродов
Она понятна и родна.
И штукатур, и зодчий
И светский барин, и босяк...
Перед Амуром равен всяк
И среди дня и среди ночи.
Перед амуром нет различий,
Санов и рангов — все равны.
Ни этикетов, ни приличий...
Есть только юбки и штаны.
Однако, к делу. Продолжаю
Описывать событий ход.
Зачем я, впрочем, называю
Событьем краткий эпизод?
— Ой,ой! — она под ним занылы —
Поглубже, миленький... вот так...
Целуй меня.. Ах, что за сила,
Преизумительный елдак.
Ну что молчишь? Скажи хоть слово!
— Но я не знаю что сказать...
— Груби как хочешь, ну же, право...
— Блядюга, еб же твою мать...
— Ах, Гриша, это слишком грубо!
Скажи, что я твоя, ну... блядь...
Ах, милый. Как с тобой мне любо,
Как хорошо... А тебе как?
— Еще бы еть, снимая пенки...
Я как орел вознесся ввысь...
Ну, а теперь для переменки,
Давай-ка раком становись.
В разврате служит хмель опорой —
Один философ говорил.
Найдя вино в шкафу за шторой,
Орлов бутылку мигом вскрыл.
И, выпив залпом полбутылки,
Орлов неистов, пьян и груб,
Парик поправил на затылке
И вновь вонзил в царицу зуб.
Облапив царственную жопу,
На плечи ноги положил,
Плюет теперь на всю европу,
Такую милость заслужил.
Подобно злому эфиопу,
Рыча как лев иль ягуар,
Ебет ее он через жопу,
Да так, что с Кати валит пар.
Теперь Орлов без просьбы Кати,
Как первобытнейший дикарь,
Весь лексикон ебеной мати
Пред нею выложил: — Ах, тварь!
Поддай, поддай! Курвяга! Шлюха!
Крути-ка жопой поживей!
Смотри-ка родинка как муха,
Уселась на спине твоей.
Ага, вошла во вкус, блядища!
Ебешься как ебена мать.
Ну и глубокая дырища,
Никак до матки не достать.
Но он не знал, Катюше сладко —
Ордов ей очень угодил,
И длинный хуй, измяв всю матку,
Чуть не до сердца доходил.
Ебет Орлов, ебет на диво,
О жопу бряцают мудя,
Хуй режет лучше,чем секира —
Огнем, огнем горит пизда.
— О, милый, глубже и больнее, —
Она шептала впопыхах,
С минутой каждой пламенея,
Паря как будто в облаках.
— Что ты там делаешь, скажи-ка?
Она любила смаковать,
Во время каждой новой ебли
Себя словами развлекать.
— Что делаю? Ебу, понятно... —
Орлов сердито пробурчал.
— Ебешь, ебешь...Скажи как внятно.
— Ебу, — как бык он прорычал.
Ебу, ебу, какое слово?
Как музыкально и красно?
Ебанье страстное Орлова
Пьянит,как райское вино.
Но вот она заегозила
Под ним как дикая коза,
Метнулась, вздрогнула, заныла,
При этом пернув два раза.
Орлов, хоть был не педерастом,
Но все ж при этом пердеже
Задумал хуй, торчащий клином,
Засунуть в жопу госпоже.
Хуй был с головкою тупою,
Напоминающей дюшес...
Ну как со штукою такою
Он к ней бы в задницу залез?
Там в пору лишь пролезть мизинцу.
Другая вышла бы игра,
Когда б немного вазелинцу...
Ведь растяжима же дыра.
Он вопрошает Катерину:
— Хочу я в жопу тебя еть.
Да не войдет без вазелину...
— Ах, вазелин? Он кстати есть...
Нашлась тут банка под подушкой,
Залупу смазала сама.
— Ну, суй, дружок, да лишь макушку,
Иначе я сойду с ума.
— Ах, Катя, ты трусливей зайца, —
Вдруг крик всю спальню огласил:
— Ой, умираю,- он по яйца
Ей беспощадно засадил.
Она рванулась с мелкой дрожью,
Хуй брызнул мутною струей:
— Ах,плут, помазаницу божью
Всю перепачкал малафьей.
Хочу сосать,- она сказала
И вмиг легла на Гришу ниц.
Платочком хуй перевязала
Для безопаски у яиц.
Чтоб не задвинул он ей в горло
И связок там не повредил.
Как давеча дыханье сперло,
Когда он в жопу засадил.
Она раскрыла ротик милый.
Он был красив, изящен, мал.
И хуй набухший, толсторылый
Едва ей в губки пролезал.
Она сосет, облившись потом.
Орлов орет: — Сейчас конец. —
Она: — ну,нет. Хочу с проглотом.
А ты не хочешь? Ах хитрец.
Противный, милый, сладкий, гадкий...
Под лоб глаза он закатил
И полный рот хуиной смятки
Императрице запустил.
И связок чуть не повредила,
Едва от страсти не сгорев,
Всю малафейку проглотила,
Платочком губы утерев.
Орлов уж сыт. Она — нисколько.
— Ты что ж, кончать? Ан нет, шалишь!
Еще ебать меня изволь-ка,
Пока не удовлетворишь.
— Эге, однако, дело скверно.
Попал я парень, в переплет.
Не я ее — она наверно
Меня до смерти заебет.
Дроча и с помощью минета
Она его бодрить взялась.
Орлов был молод — штука эта
Через минуту поднялась.
А за окном оркестр играет,
Солдаты выстроились в ряд,
И уж Потемкин принимает
Какой-то смотр или парад.
— Мне нужно быть бы на параде,
Себя на миг хоть показать...
— Как трудно мне, царице, бляди
И власть, и страсть в одно связать.
И снова на спину ложится...
И поднимает ноги ввысь...
Кряхтит и ерзает царица
Под ним как раненная рысь.
Скрипит кровать, трещит перина,
А на плацу проходит рать!
О, славься ты, Екатерина!
О, славься ты, Ебена мать!