MCMVI
Dis manibusque sacrum *
*Богам и теням умерших
предков приношение (лат.).
— Ред.
Остов сказки, лежащей в основе моей новой драмы «Фамира-кифарэд», таков: сын фракийского царя Филаммона и нимфы Аргиопы Фамира, или Фамирид, прославился своей игрой на кифаре, и его надменность дошла до того, что он вызвал на состязание муз, но был побежден и в наказание лишен глаз и музыкального дара.
Софокл написал на эту тему трагедию, в которой сам некогда исполнял роль кифарзда, но трагедия не дошла до нас.
Мое произведение было задумано давно, лет шесть тому назад, но особенно пристально стал я его обдумывать в последние пять месяцев. А. А. Кондратьев сделал мне честь посвятить мне написанную им на ту же тему прелестную сказку, где музы выкалывают Фамире глаза своими шпильками. Он рассказывал мне о своем замысле уже года полтора тому назад, причем я также сообщил ему о мысли моей написать трагического «Фамиру», но почти ничего не сказал ему при этом о характере самой трагедии, так как никогда ранее не говорю никому о планах своих произведений, — во всяком случае, ни со сказкой г. Кондратьева, ни, вероятно, с драмой Софокла мой «Фамира» не имеет ничего общего, кроме мифических имен и вышеупомянутого остова сказки. От классического театра я тоже ушел далеко. Хор покидает сцену, и в одной сцене действующие лица отказываются говорить стихами, по крайней мере некоторые. На это есть, однако, серьезное художественное основание.
ЛИЦА
Нимфа.
Старая рабыня.
Хор менад.
Фамира-кифарэд.
Папа-Силен. (___)
Два сатира — один с голубой, другой с розовой ленточкой в волосах.
Вакхический женский хор непосвященных.
Хор сатиров.
Томный сатир.
Тень Филаммона.
Гермес.
Чуть брезжит рассвет. Прозрачные тени еще лежат, но местами уже зыблются. Вдали нагромождения скал — бурых, черных, красных или заросших лесом. С гор там и сям, точно сползая вниз, осели темные и белые камни, иные причудливой формы. Ближе к авансцене бедный не то дом, не то шатер. Вокруг на примятой траве убогая глиняная утварь, губки, тростниковая корзина с хлебом, кувшины, тазы. Невысокий холм, на скате которого стоит дом Фамиры, постепенно переходит в цветущую лужайку, пятнами алую и золотистую от цветов. Тихо-тихо. Пахнет тмином.
СЦЕНА ПЕРВАЯ
БЛЕДНО-ХОЛОДНАЯ
Расходящийся туман освобождает Нимфу. Она темноволосая и несколько худая.
Лицо с блуждающей, точно безысходной улыбкой у нее молодое и розовое, но
наклонно быстро бледнеть под влиянием как-то разом потухающих глаз.
Треугольник лба между двумя гладкими начесами томительно бел. Движения
нервны. На ней широкая одежда цвета морской воды. Фата прозрачно-травянистая
и отдает серебром, и пояс, похожий на стебель. Ноги белы и очень малы, но
следы широковаты и ступня растоптана.
Нимфа
(осматривается)
Так говорил Силен.
А вот и камень —
На голову быка похожий.
Дом
Из листьев — не гнездо, а дом, и царский.
Я ничего не понимаю. Хлеб?
Неужто хлеб? Так черен он. Кувшины,
И в них вода, прикрытая листами...
И как все это бедно...
Погоди —
(Нагибается, что-то поднимает и внимательно рассматривает,
по-женски серьезно, причем между бровей образуется
складка)
Тут женщина живет... Глядите: шпилька
Потеряна... старухой.
(Заглядывает в шатер.)
Двое спят
Под этой чахлой сенью. Нет, Силен
Солгал или напутал. Я найду
Не сына здесь, а хмурого доильца
Десятка черных коз, иль зверолов
Лохматый здесь с подругою ночует...
Гей... Отзовитесь, люди, кто-нибудь!
СЦЕНА ВТОРАЯ
Нимфа и старуха.
Откуда-то из глубины дома с вымытым бельем на плече и в руках выходит старая
простоволосая и ширококостая женщина в бле- стящих серьгах, но темно и бедно
одетая. Увидев чужое лицо, она спешно складывает наземь свою ношу и затем,
остановившись в дверях дома, вглядывается в Нимфу, видимо пораженная ее
небывалой красотой.
Старуха
Не досмотрю. Простите, госпожа.
(Как бы про себя)
Из царского дворца, должно быть, гостья...
(Громче)
Поблизости и женщин нет таких,
Так розовы да белы расцветают
Цветы, и то в садах, да поливай
Еще их раза по три.
Нимфа улыбается и делает шаг по направлению к старухе.
Сядь, малютка,
А я тебе умою ноги...
(Хочет взять таз.)
Нимфа
(останавливает ее движением)
Нет,
Я не устала, няня... и дорога
Не запылила ног. Благодарю.
Чей это дом, скажи мне. Не Фамиры?
Старуха
Так, госпожа, Фамиры.
(Смотрит на нее пытливо.)
Нимфа
Где ж он сам?
Старуха
Тебе Фамиру нужно? Он не любит,
Чтобы его тревожили.
Нимфа
Меня
Он будет рад увидеть. Да и гостья
Залетная у вас я...
Старуха
(отодвигаясь и с поклоном)
Извини,
Пожалуйста, царевна иль царица,
Глаза мои так слабы.
Может быть,
Я что не так сказала: горный угол
Безлюден наш.
Нимфа
Да нет же, право, нет.
Но отчего ж с Фамирой ты, старуха?
Его кормила ты?
Старуха
Да, эту грудь
Он обнимал, когда горело сердце
Вкусить отрадной пищи.
Нимфа
Ты — раба?
Старуха
Я куплена была... увы! увы!
Нимфа
Ребенок рос без матери, не правда ль?..
Иль, может быть, меж тесаных камней
Вы спрятали ее еще недавно?
Старуха
Ты хочешь знать все это?
Нимфа
(нетерпеливо)
Да, хочу...
Старуха
А что ж сказать прикажешь? Во дворце
Филаммона и слыхом не слыхали
О матери Фамиры мы...
Угрюм
И строг наш царь... И золото он любит,
Но в слитках, а не в косах.
Нимфа
Что ж, Фамира —
Единственный?
Старуха
И неизвестно чей...
Нимфа
Филаммоном, однако ж, был он признан?
Старуха
Как не признать, когда отец и сын
В одно лицо? Да и гаданье было,
Что, точно, он Филаммоном рожден.
Нимфа
Подкинут он — о, ужас! — а давно ли?
Старуха
О, память зол!
(Закрывает лицо руками.)
Уж скоро двадцать лет,
Как приняла его я... И была ли
Тогда ему неделя?..
Но кому
Я говорю все это — я не знаю.
Нимфа
Я — нимфа и зовусь Аргиоп_э_...
Старуха
(задрожав)
Ты — нимфа?
О богиня, ты к Фамире?
Нимфа
О да... и он мне стоил много мук.
Старуха
(окончательно сбитая с толку)
Он стоил мук? Фамира... нимфе... мук?..
Нимфа
На ложе — и древесном, как твое...
Немая сцена.
Нимфа закрылась фатой, старуха смотрит на нее раскрытыми глазами
и что-то шепчет, но про себя.
Старуха
(собравшись с духом, и тихо, с раздышками)
Над бедною рабыней ты глумишься,
Небесная жилица!..
Если б царь
Был точно сын богини, он не рос бы
Оставленным ребенком, и его
Так горячо любить, так безраздельно
Рабыне с кольцами в ушах Фамиру
Вы не давали б, боги.
Минута молчания.
Нимфа
(с подавленным вздохом)
Так хотел
Великий Зевс, отец мой... что же делать?
Но этот кров так жалок... А дворец
Филаммона?.. Или Фамира изгнан?
И где ж рабы служить ему?.. Постой...
Иль и в лесу царям не стелют ложа
Нежней твоих две белые руки?
Старуха
(поспешно)
Все, все скажу... богиня. Разошелся
Царевич наш с отцом... Ни воевать,
Ни торговать не хочет... Крови, нимфа,
Не только что людской, оленьей крови
Он вида не выносит... И на что ж
Рабы ему?.. Я хлеб пеку Фамире.
Кифаре ж сам он служит: до нее
Дотронуться и я не смей. А женщин
Ты больше здесь не сыщешь, госпожа...
Нимфа
Еще одно... Скажи мне... О, зачем?
Я знаю, что ты скажешь нет. Но звук,
Мне самый звук вопроса сердце тешит.
Он никогда во сне не повторял
«Аргиопэ», не звал меня, старуха?
Старуха
Царь сызмалу бессонный. Сон Фамиры
Я берегу, как воду бережет
Пловец в волнах соленых ключевую,
Но никогда еще в тиши ночей
Сквозь забытье я не слыхала, нимфа,
Чтобы тебя он звал — Аргиопэ.
(Помолчав.)
Куда уж нам, рабыням, спорить с вами,
Бессмертными...
(Порывисто, с мольбой и как-то разом вскипевшими слезами.)
Но пожалей старуху.
Я святостью колен тебя молю
И нежностью твоих душистых кос, —
Ты увести отсюда хочешь разве
Мое дитя?
О нет. Скажи, что нет...
Глаза мои сквозь слезы видят ласку
В уголышках еще закрытых губ,
Но розовых уже...
(Тихо.)
Ты не невеста?
Нимфа
О женщина... Мы платим мукам дань,
Но лгать, как вы, не надо нам. Не лгу я,
Не соблазнять пришла я к вам, а плакать...
Жестом отпускает кормилицу; та собирает белье и уходит.
СЦЕНА ТРЕТЬЯ
ЕЩЕ БАГРОВЫХ ЛУЧЕЙ
Нимфа садится на камень и закрывается своей прозрачной фатой. Солнце уже
поднялось. За сценой слышны звуки бубнов, медных тарелок, вакхические клики.
На орхестру справа сбегает хор. Первые такты песни еще за сценой. Менады не
видят Нимфу. Она сидит так неподвижно, что ее можно принять за изваяние.
Странный контраст на цветущем лугу экстаза, летающих тирсов, низко открытых
шей, разметанных кос, бега, свиста, смеха и музыки с неподвижной, точно
уснувшей Нимфой на белом камне.
Хор
Дзынь...
Дали милы... А вы домой?
Эвий, о милый, ты мой, ты мой...
Эвий, о где ж ты? Мольбой ты зван,
Эвий, Эвоэ... Эван... Эван...
Днем ты ничей,
Синих лучей...
Будешь ли мой
Тем горячей
Ночью немой?
Будет ли полог над ложем туман,
Белый туман?
Эвий! Эван!
Дзынь... Дали милы... Люблю, люблю.
Синее пламя твое стерплю...
Эвий, о Эвий, Эван-Эвой,
Эвий — Эвой,
Эвий — ты мой?
Силы — рулю.
Розы — стеблю,
Стрелы для бою,
Я же с тобою,
Только с тобою —
Сплю и не сплю...
Вальс.
Первая фигура — рядами.
Пусть иссушило нам пламя розы,
Синие выпило солнце грозды —
Розовы будут с зарей стрекозы.
Синие в небе зажгутся звезды...
Вторая фигура — круг.
В середине круга сцена с тирсами и вуалями; круг движется медленно,
томно.
1
Эвий, о бог, разними наш круг,
О Дионис!
Видишь, как томно, сомлев, повис
Обруч из жарких, из белых рук,
О Дионис!
2
Хочешь, склонись,
О Дионис,
К нашим вуалям —
Мы не ужалим,
О Дионис...
Нежно-лилейный,
Только коснись,
Сладостновейный,
Затканноцветных,
О Дионис,
Нежно-ответных
Воздухов — риз, —
Мигом совьемся
Плющем, о боже,
Я златоцветным,
Ты облетелым...
Мигом сольемся,
Сладостновейный
Эвий, на ложе —
Грудью лилейной
С радостным телом.
3
Эвий, о бог, разними наш круг,
О Дионис!
Не для тебя ли, сомлев, повис
Обруч из жарких, из белых рук?
Эвий, явись...
Замедление темпа. Менады готовы лечь.
Белые руки все тянут вниз,
Белые плечи хотят на луг.
Белые груди из жарких риз,
О Дионис!
(Еле-еле... зевая.)
Эвий, о бог, разними ж ты круг...
Настораживаются. Кто-то из менад, завидев дом и, может быть,
Нимфу.
Одна
Менады! Там люди... скорее... в лес!
Уж сумрак исчез с высоких небес,
А солнце глядит и пылает...
Гляди-ка: сверкая ревниво,
Там сатира глаз нас желает,
И жжет, и зовет...
Менады, вперед!
Другая
Иль ждете другого призыва?
Вперед!..
Без шума и живо...
Начинают подниматься в гору, сначала тихо, вдруг кто-то нечаянно:
Дзынь!
Одна
(останавливается и, положив тимпан за пазуху, стягивает
пояс)
Ты, медный, застынь...
Мне грудь освежая, застынь, недвижим.
Другая
(показывая на язык)
Ты ж, алый, замолкни,
Не свистни, не щелкни...
Бежим...
Бегут и скоро скрываются.
Наступает и проходит минута тишины. Но дневной шум становится все яснее.
Просыпаются и поздние птицы. Пчелы, стрекозы, бабочки на лугу, на цветах, в
цветах... Нимфа откидывает фату, спускается на луг, поднимает брошенный
тирс, перебрасывает из руки в руку, бросает, садится, встает, рвет и
закусывает цветы. Из лесу между тем далекое пение.
Дзынь!.. Дали милы...
Ой, Лель-лели!
О синеглазый! Молю — вели...
Дзынь... Дали милы...
О, даль, о, синь...
Эвий... другую... забудь... покинь...
Нимфа
(с мольбой простирает к лесу руки)
Как чад полуночных видений,
И диких роз, и нежных смут,
Растайте, радостные тени...
Лучи найдут, лучи доймут...
Хор
(из лесу)
Дзынь... Дали милы...
Твоя — твоя...
Сердце растает,
Огонь тая...
Нимфа
Я столько вынесла печали,
Стыда из этого «люблю»...
Своих желаний, о вуали,
Не навевайте мне, молю.
Хор
(из лесу)
Эвий, о бог, разними наш круг,
Видишь, повис
Обруч из жарких, из белых рук.
О Дионис!
Нимфа
Иль мало вам небесной шири,
И глаз и губ — их целовать?..
Менады, моему Фамире
Я только мать, оставьте мать...
Хор
(из лесу — затихая)
Боишься — вуалем
Закройся — не станем:
Мы слабых не жалим,
Усталых не раним...
Нимфа
(проводит рукой по лицу)
Как чад полуночных хотений,
И диких роз, и нежных смут,
Уйдите, радостные тени:
Вас не хотят, вас не поймут!..
(Уходит в дом.)
СЦЕНА ЧЕТВЕРТАЯ
ГОЛУБОЙ ЭМАЛИ
Фамира. Молодой, безбородый, белые руки, тонкий и худой — на вид он еще
моложе. Одет бедно и не сознает своей одежды, без всякого оружия. За спиной
лира, у пояса ветка, в руках посох.
Фамира один, потом Нимфа.
Фамира
Сердца людей мятежны. Но люблю
В горах седые камни.
Вот и пристань —
(Кладет на каменья посох и ветку.)
Конец дороги пыльной.
А зачем
Ты к ним ходил, Фамира! Стосковался
По золотым браслетам, влажных глаз
И суженных желаньем надо было
Для этих струн?
Иль самок соловей
Приманивать задумал, сотрясая
В щите у черепахи запертой
И плачущий по звездам горный воздух?
В дверях показывается Нимфа.
Га... женщина. Из моего шатра!
Уж завелись поклонницы талантов,
Блудливые менады — точно моль
В плаще, который позабыли выбить.
(К Нимфе.)
Оставь мой дом. Я — нищий кифарэд:
Дверями ты ошиблась.
Тут без флейты
И без венков пируют.
Голодна,
Так поищи в корзине хлеба; женам
Я не играю, я играю звездам.
Нимфа
Дитя мое! Любимое дитя...
Что значит муки вытерпеть! Его
Из мириад я отличу. А долго ль
Он был со мной... Пока пары безумья
Не заслонили мир на двадцать лет,
На целых двадцать лет от бедной нимфы.
Фамира
(менее уверенно)
Безумных здесь не лечат — уходи...
Да, точно, ты — безумна.
Но зачем же
Меня зовешь своим ты, не пойму...
Я не терял еще рассудка.
Разве
Ты заразишь меня своим безумьем
И трепетом печали.
(Делая шаг к ней.)
Кто ж ты? Кто?
Нимфа
Аргиопэ, рожденная на высях
И брошенная нимфа.
Фамира
(задумчиво)
Для чего ж
Вам, нимфам, слезы? Это — не лукавство,
Чтоб сердце взять мое и растопить?
Нимфа
Не плачу я, но чувства странно смутны.
Он стоит потупившись, она смотрит на Фамиру не отрываясь, жадно.
Фамира
(тихо)
Ты назвала меня своим, жена?..
Нимфа
Я родила тебя. Ты, верно, спросишь,
Зачем же был ты брошен. Мой рассказ
Мучителен, но слушай. Дай мне руку.
Берет его за руку. Фамира следует за ней покорно.
Мы сядем здесь на камне, чтоб никто
Признаний не слыхал моих, Фамира.
Фамира
Я сесть готов с тобой. И я люблю —
О, не тебя, — но сказки роз и перлов —
Дыхание твое люблю я, речи странны.
Нимфа
Ты слышал ли когда о превращеньях
Желаньями охваченных богов?
Кронид быком и лебедем, дождем
Он ластился к невестам — даже Смертью
Семелу он любил, испепеляя...
Но белая рука, которой ты
Пожатия боишься, не пустила
Его на эту грудь...
Я помню — день
Так жарок был. Охотой утомившись,
Заснули мы в горах. И вот оса,
Запутавшись в косе моей, гуденьем
Заставила меня привстать — и вмиг
Два черные и выпуклые глаза
Меня заворожили... Там, зеленым
На солнце нежась телом...
Из-под камня выбегает ящерица. Нимфа (с испугом)
Ай — она!
Постой!.. Она — опять...
Фамира
Ты безрассудна.
Иль ящериц боятся?
Нимфа встает с места.
Но продолжай ласкать меня. Я звуки
Из струн твоих люблю. Их на зарю
Похоже нарастанье, — на зарю
Туманного рассвета. Дальше — сон!
Нимфа
(садится возле)
Невластная уйти от мягкой ласки
Лучей, листвой таимых, я опять
Уже заснуть была готова. Взял бы
Меня Кронид покорной. Ведь никто
До той поры мне кос пушисто-нежных
Еще не распускал. Но вновь оса
Забилась в завитки волос, и жало
Мне прокололо кожу. С диким криком
Я на ноги вскочила, и рука
Лукавую стряхнула. Изумрудный
Меж камней скрылся хвост ее, и вмиг
Из чаши той, что солнце обернуло,
Допив ее до капли, два огня
Сухие пронеслись с громовым треском,
И будто свод стеклянный рухнул — звон,
И стон, и дым наполнили ущелье.
Фамира
Как этот сон и страшен, и красив:
Багровые лучи сквозь белый полог.
Нимфа
Зевс не простил меня. Хоть никогда
Суровых глаз его я не встречала...
С улыбкой он так ласково глядит,
Когда меня встречает и теперь...
О, Зевсова улыбка!.. _Позже_ вы
Ее поймете, люди, — мы в века
Передадим ее вам — в серых камнях,
Где будем мы, покорны молотку
Искусного ваятеля, на ваших
Гробницах спать — с прижатыми руками
И устремив в пустые небеса
Свои глаза, пустые тоже...
Фамира
Как?
А сказка уж окончилась?.. Жалею...
Нимфа
Мне тяжело рассказывать — сойти
Хотела б я, Фамира, с этой черной,
Грозящей мне дороги...
(Спуская фату, тихо.)
Час настал —
И нимфа полюбила. Грустный жребий.
С Филаммоном спознались мы. Его
Забыла я лицо. Но ты так ярко
Напомнил мне мой брак — и эту ночь
Среди соленых брызгов, и молений,
И воющих валов, и шума сосен,
Мой алый стыд и уступивших рук
Сцепленье и распалость.
(Приоткрывает фату, сквозь которую сверкают теперь ее глаза,
и приближаясь к Фамире, который смотрит на нее серьезно
и с недоверием.)
Предо мною
И ты, и он слились...
Глаза вас разнят...
Тот покорял, тот требовал, а ты
Рожден, чтоб быть безрадостно любимым,
Пленять, как сон, и ускользать, как тень.
Фамира
(встает)
Заря сравнялась с небом. Вижу солнце,
И золото слепит меня. О нет —
Я отойду... Иль пойте глуше, струны!
(Отходит.)
Нимфа
И девять лун безрадостных потом
Девический я распускала пояс.
Родился сын. Опять чернела ночь.
Их только две таких бывает нимфам.
Я мучалась одна — в лесу — и это
Последнее, что помню я.
(Странно смотря на Фамиру и загадочно улыбаясь.)
Тебя
Запомнила еще я. Если только
Воспоминанье это, а не бред,
Но прежнего позорней — и бессмертней...
Иль, чтобы месть насытить, о Кронид,
И двадцать лет тебе скитаний мало?
Да, двадцать лет, травимая осой,
Приюта не имея, я металась
В безлюдии лесов, по кручам скал,
По отмелям песчаным и по волнам
На челноке с матросом, может быть,
Которому беспомощная нимфа
Безумием и жалкой красотой
Пары от лоз фракийских услаждала.
Как в забытьи — один, но мутный день,
Вместивший мириаду и ночей,
И дней, я помню эти годы.
Старый
Силен меня нашел и, от козлят
Своих отбив, лечил меня, — он травы
Душистые давал мне пить, сперва
Осу убив приманкой на косматой
Своей руке.
Я знаю, что живет
И до сих пор Филаммон, но наказан
За брак со мной небесной волей.
Жен
Он больше не ласкает, и в палатах
Филаммона не водится детей.
А про тебя я знаю, что увенчан
На играх ты, Фамира, и твои
Прославлены по всей Элладе струны.
Но отчего ж ты не с отцом?
Фамира
(изменившимся голосом)
Тебе
Моих речей послушать захотелось?
Нимфа
Да, и твоих, и о тебе.
Фамира
Иль ты
В горячем этом бреде закружить
Хотела бы и кифарэда, нимфа?
Зачем тебе плясун такой? Силену
С ногами на шарнирах не под стать он.
Пауза.
Ты мать моя? А отчего ж не дочь?
Ты говоришь о муках, а с твоих
Не сходит губ улыбка.
Нимфа
Это — маска,
Дитя мое, иль стареют богини?
Мы молоды лицом и кожей — да...
О, если бы ты сердце видел!
Фамира
Можешь
Филаммона дворец найти — и там
Свой повторить рассказ.
Но кифарэда
Он больше не займет.
В моей судьбе
Ни матери, ни сестрам, ни отцу
Нет места, сладкозвучная:
живу я
Для черно-звездных высей; лишь они
На языке замедленном и нежном,
Как вечера струисто-светлый воздух,
Мне иногда поют. И тот язык,
Как будто уловив его созвучья,
Я передать пытаюсь, но тоской,
Одной моей тоскою полны струны.
Ты не нужна мне, женщина, и нет
Прошедшего меж нас.
А эта повесть
Твоя — ее я буду слышать ритмы
И, может быть, любить — не ближе мне,
Чем в заводи на лунной зыби всплески
От рыбок разыгравшихся. Душа
Моя открыта миру, а не нимфе,
Пускай она страдала.
И прости!
(Хочет войти в дом.)
Нимфа
(порывисто удерживает его)
Постой, постой... О да, я понимаю,
Что ты меня не любишь, что простить
Не можешь ты безумной нимфе детства
Холодного, без ласки и без тех
Нам памятных навек причуд ребячьих,
Когда бранит нас мать, потом смеется,
Потом, лаская, плачет, а в окно
Глядят деревья, и таких больших,
Таких зеленых, веющих так сладко,
Уж больше не бывает никогда.
Ты мне не веришь также.
Что же делать?
К Филаммону пути мне нет.
Уж если
Я твоего, Фамира, не смогла
Слезами растопить и мукой сердца,
Что я скажу Филаммону?
Иль нимфой,
Которую на вымокшей листве
Косматые силены берегли,
Захочет он свой царский дом украсить?
Ты неги не видал. О, наверстать
Успеем мы и негу: я верну,
Я воскрешу тебе всю прелесть детства...
Какие сказки знаю я!..
Постой!
Ты, может быть, влюбился, но стыдливость
Тебе назвать мешает имя...
Нет?
Ты хмуришься? Не буду...
Говорил ты
О музыке. Надменный, недоволен
Ты собственной игрой. Я бы могла
Найти и к музам доступ.
Что ты скажешь?
Фамира
(оживляясь)
Ты муз сулишь Фамире?
Чудный сон,
Но разве музы нам играют, нимфа?
(Пауза, с подавленным вздохом, быстро.)
Да, если бы не проблеском, урывкой,
Как переклички леса на заре,
Я музыку Евтерпы слышал, нимфа,
Когда б она лишь для меня свою
Настроила цевницу золотую, —
Я б полюбил тебя.
(В странном волнении.)
Я уж люблю
Тебя за это слово — в нем дрожит
Мелодия, моля освобожденья,
И из пелен ее я разовью, —
Поди сюда, дай руку.
Нимфа
(прижимаясь к нему со стоном)
Мой Фамира!
Фамира
(в экстазе)
Я матери, я людям, я богам
Прощаю все обиды — пусть и дальше,
Коль надо им, потешатся, но мне
Дай утонуть глазами в блеске лиры
И сердцу ритмом слиться с трепетаньем
Семи небесных струн, небесных струн!..
Нимфа
(порывисто лаская Фамиру)
О мой Фамира! Сын мой! Пробужденье
Моей души! Мой день, мой бог, мой идол,
Желание мое, моя тоска!
Фамира
(освобождаясь от ее объятий)
Довольно же. Оставь меня. Мне страшно.
Иль матери так любят? Я слыхал,
Что песни их, как полог, тихи; эти ж
Твои слова и ласки как вино —
И кожу жгут, и память помрачают.
В лесу вольней. Там любят соловьи
Да мошкара. Там только лани лижут
Детенышей. А человек поет,
Иль молится богам, иль размышляет.
(Уходит в лес.)
СЦЕНА ПЯТАЯ
ТЕМНО-САПФИРНАЯ
Нимфа остается на сцене. Она не может успокоиться сразу и, ломая руки,
смотрит вслед Фамире. Но вот издали слышатся голоса, и на орхестру сходит
новый хор — покуда непосвященных. Женщины в небридах, с тирсами, плющ и
виноградная зелень в волосах, но в движениях еще нет экстаза менад ночи. Они
скорее мечтательны.
Хор
Стены белые покинув,
И знобимы, и палимы,
В царство снежных исполинов
Все полями — долго шли мы.
Неба зной, полей роса ли —
В нас желанья не слабели.
Или даром побросали
На рабынь мы колыбели?
Что в палестрах, что на пашнях
Душ мы гневом распалили!
Что оставили домашних
Алтарей без свежих лилий!
Но безумьем пораженных
Манят дальние дубравы,
Луговин завороженных
Тмином пахнущие травы.
Манят в дальнем фимиаме,
Озаренные луною,
Перевитые цветами
Травы, полные росою.
Вакханка
(увидев Нимфу)
Гей... женщина! Не с нами разве ты?
Нимфа
Вакханки вы. Я бога чту другого,
Его спокойно кудри разлиты,
Глубокие глаза глядят сурово.
Вакханка
Он не играет, бог твой?
Нимфа
Что за бред!
Играет — с кем?
Вакханка
С тобой; как наш, как Эвий.
Нимфа
Как лебедь, прям он в радости и в гневе,
И тонок абрис губ: он — кифарэд.
Вакханка
А храм его, жена?
Нимфа
Он в этом доме.
Вакханка
И спит он здесь?
Нимфа
Один, и на соломе.
Вакханка
Вот дивный бог! Он не любовник твой?
Нимфа
Нет, только сын...
Вакханка
И бог, и сын... Ой, ой!
У женщины, как я...
Нимфа
Ты полагаешь?
Вакханка
А кто же ты, жена, коль не такая ж?
Нимфа
Я — нимфа гор!
Вакханка
Небесная, прости!
И, как сейчас, всегда тебе цвести!
Но объясни нам, если только смеем
Мы, нимфа, знать, какой же бог лелеем
Тобою здесь? И если сын, ему
Ты молишься зачем же, не пойму.
Нимфа
Ты не поймешь меня, безумной, точно.
Ты бросила ребенка — я нашла,
Ты факел свой затеплишь полуночный —
Я свой сожгла, менада, весь сожгла...
Вакханка
Ребенка ты нашла? Да где ж ребенок?
Нимфа
Он рос один — печален, прям и тонок,
И звал меня, а я была в бреду,
И сердце спрятал он, — я сердца не найду.
Вакханка
Хоть назови его.
Нимфа
Его Фамира
Зовут, меня зовут Аргиопэ.
Вакханка
(склоняясь перед Нимфой)
О нимфа гор! Фамире надо мира:
Он сердцем чужд и играм, и толпе...
Нимфа
Ты видела Фамиру?
Вакханка
Я слыхала,
Как он играл, я слушала, таясь
За перьями резного опахала,
И за слезой вослед слеза лилась,
Так сладостно лилась и неустанно,
Но медленно и из закрытых глаз,
Как в забытьи в полночный час
Вода разбитого фонтана.
СЦЕНА ШЕСТАЯ
Как-то незаметно среди вакханок появляется мужчина странного вида. Это
старый сатире очень румяным лицом, полный, почти тучный, седой и с начесами
курчавых волос на небольших рожках, которые сатир, видимо, прячет. Вид у
него очень скромный — существа давно и безвозвратно остепенившегося.
Смятение вакхического хора скоро сменяется любопытством при виде смущенных
улыбок старика в козлиной шкуре и с узловато-косматыми, но вовсе не
воинственными руками.
Силен
(раскланиваясь)
Простите мне, сестрицы.
Ваш наряд
Нас несколько роднит. Я был бы очень рад
Попасть в ваш нежный плен,
Но, к сожаленью, — для менад
Давно я только добрый брат.
Меня зовут — Пап_а_-Силен.
(Увидев Аргиопэ и приглядываясь удивленно.)
Ба... ба... Кого я вижу?.. Мы знакомы...
(Хору.)
Не правда ли, роскошные хоромы?
Нимфа
(с движением к нему)
Папа-Силен... Вот счастье... Боже мой...
Силен
Перед тобой, как лист перед травой.
(Вполголоса.)
Но Вакховых сперва устроим нянек...
(Ударяет в ладоши.)
По его знаку из лесу быстро выбегают два молоденьких сатира, как две капли
воды похожих один на другого. Но только у одного голубая, у другого розовая
ленточки в волосах. Малые не особенно внушающего вида, хотя при Силене
стараются держать себя с достоинством. Они становятся так, что один
загораживает другого.
СЦЕНА СЕДЬМАЯ
Те же и два Сатира.
Силен
(громко к вакханкам)
Позвольте вам представить — мой племянник.
Немножко ветрен, а давно жених.
Вакханка
Который же жених? Здесь двое их...
Силен
Козлятки, как же вы?..
(Протирает глаза.)
И точно — двое,
Но лишнего не вижу ничего я...
Веселые малютки... И в фиас
Они гостей доставят в тот же час...
Пауза.
Сатир с голубой ленточкой
(с поклоном к вакханкам)
Позвольте мне за доброго папашу
Вам тут же объяснить двоякость нашу.
Товарищ мой — заика...
О, слегка!
Начните спор, и он сейчас спасует:
Так у меня — язык, а у него — рука,
Я спичи говорю, а он ворует...
Так и живем... мы, пары не дробя...
Но влюбимся... так каждый за себя.
Сатир в розовой ленточке
Д-д-а, в-в-лю-убимся...
так каждый за себя...
Смех. Хор и сатиры уходят.
СЦЕНА ВОСЬМАЯ
БЕЛЫХ ОБЛАКОВ
Силен и Нимфа.
Нимфа
(подходит к Силену и доверчиво кладет ему голову на плечо)
Папа-Силен — ты должен мне помочь...
Иль дай травы такой мне, чтоб безумной
Проснулась я опять. Я погибаю.
Силен
(с шуточным испугом, не отпуская, однако, от себя Нимфу
и в тон ей)
Чур, чур меня! Безумья не пророчь;
Рукой подать — фиас, и очень шумный,
В фиасе же и сам я угораю.
Нимфа
Силен, я — мать, которую не любят.
Силен
Не верят ей — я думаю — скорей.
Нимфа
Я не нужна ему. Пойми: никто
Ему не нужен. Вот, Силен, что страшно.
Живет в мечтах он. Сердцем горд и сух...
И музыкой он болен.
(Склоняясь на землю к ногам Силена.)
О целитель
Души моей безумной!.. Для чего ж
Я так люблю Фамиру? И желанья
Скопилися в такой густой туман,
В такой густой туман, что умерла
За ними и лазурь? На бурю даже
Надежды нет...
Пауза. Нимфа закрыла лицо.
Силен
Все понял я — молчи...
Приходится в фиас вернуться, нимфа,
И не хотел, а надо... Что ж? Идем!
Ох, эти струны — холоду напустят,
Да, как туман, отравят вас мечтой
Несбыточной... Нет, право, флейта лучше
Для женщины... И лжет она легко —
Как ветреный любовник...
Нимфа
Я останусь
С Фамирою, Силен.
Силен
Пока тебя
Он не прогнал... Как женщины упрямы!
Что ж доказать ты хочешь?..
Нимфа
Здесь алтарь,
И дом мой здесь...
Силен
Не новые прикрасы
Не нового желанья.
Что-нибудь
Задумала, должно быть, ты... И, ластясь
К косматой оболочке моего
Чувствительного сердца...
Нимфа
Посулила
Фамире муз я... Ты, Силен, не мог бы
Его свести послушать? И зачем
Ты возвращал меня рассудку только?
Силен
Ну, этим-то, положим, ты покуда
Не очень стеснена.
Кого ж из муз
Хотел бы он заставить петь?
Нимфа
Евтерпу.
Силен
Холодная богиня. Здесь коса
Найдет на камень, нимфа. Обмануть,
Конечно, всех возможно, и Евтерпа,
Хоть муза, все же женщина. Да только
Фамиру ведь не спрячешь. Он упрям:
Не усидит и в бочке...
Нимфа
Он мечтает,
Что для него Евтерпа будет петь...
Силен
Тогда турнир предложим пиериде.
Нимфа
О сатир, а расплата?.. Разве с богом
Бороться им под силу? Сколько нас,
Взлелеянных Кронидом, приносили
Героям сыновей, все были славны —
Ахилл, Мемнон и Рес, но между них
Счастливого ты знал ли?
Силен
Так покуда ж
Условия у нас в руках, а спесь
Посбить ему, пожалуй, и недурно.
Нимфа
Папа-Силен, я — женщина, и мой
Не видит ум далеко. Но, как лань,
Мое трепещет сердце. Там не луг,
Болото там бездонное — цветами
Прикрытое, о сатир...
Силен
Может быть,
Ты и права.
Пауза.
Ну что ж? Тогда мы в горы;
Такие есть там уголки — луной
И страстью залитые: губы алы,
Подпухшие от флейты, но зато
Как плечи белы там... и страстны пляски.
Пусть легкое похмелье обовьет,
Как дымкою, тебя.
Нимфа
А завтра что?
Силен
О, завтра так далеко...
Нимфа
Что скажу я?
Что я скажу? Мутится ум... Старик,
Слыхал ли ты Фамиру?.. Если мы
Устроим состязанье, кто же будет
Судьею?.. Ты, быть может...
Силен
Не надейся.
Нимфа
Доволен ты игрой Фамиры был?
Силен
Да, он артист, конечно.
Нимфа
Ну, а муза?
Силен
Той не слыхал. Но видел, и не раз.
Надменная — когда меж нас проходит,
Рукою подбирает платье. Пальцы
И кольца хороши на розовых у ней
И тонких пальцах — только, верно, руки
Холодные — и все глядит на них
С улыбкою она — уж так довольна.
Нимфа
И никого она не любит?
Силен
Нет,
О женихах не слышно. Твой Фамира,
Но в пеплосе. Но вот и он. Скорей
Решайся. Что ж? Устраивать ли дело?
Нимфа
(шепотом)
Да, да, Силен. Надеюсь на тебя.
А я могу подслушать вас, не правда ль?
Силен
Пожалуйста, дружок: ведь я монах.
СЦЕНА ДЕВЯТАЯ
ЧЕРЕПАХОВЫХ ОБЛАКОВ
Силен и Фамира.
Нимфа, не замечаемая Фамирой, слушает.
Силен
Почтеннейший хозяин! Поздравленье
Прими от нас с последнею твоей
Победою...
(Будто спохватившись.)
Последнею — покуда.
Фамира
Благодарю. Увы — я не Орфей...
Силен
Ты оживлять хотел бы камни также?
Фамира
О нет, Силен. Когда б имел я дар
Великого Орфея, я своих
Товарищей седых не стал бы мучить.
(Ласково гладит камень.)
Движенье белым камням? А зачем
Движенье им? Иная, лучше нашей
У камней жизнь. Они живут, Силен,
Глубоким созерцаньем. Только месяц
Скользящими тенями иногда
До вековых морщин их прикоснется,
И прочь бегут лучи его. Молчат
И никого смущать не ходят камни,
И никого не любят, и любви
У них никто не просит.
Оживлять
Мои седые камни? И кому же?
Мешку с нагретой кровью — миг один —
Прорежь его, где хочешь, и несите
Подальше ваш мешок, чтоб не смердел...
Был полубог Орфей, но бессердечен.
Силен
Минутами живем мы — не пойму
Я счастья минералов. Ты ж кентавра
Наслушался, должно быть, эфемер.
Надменные умы боятся счастья,
Которое летает, и плодов,
Когда их надо есть, не размышляя.
Вот, скажем: ты не любишь славы. Что же?
Хороший вкус... И точно, слава — тлен...
Но разве взял, Фамира, ты всю радость
От струн, тебе покорных? Слаще есть
Для кифарэда приз, чем эти пальмы,
Иль тучный бык, иль бронзовый котел,
Иль даже глаз посул лукаво-синих...
Когда-нибудь, скажи, ты слушал муз?
Фамира
(Несколько смущенно)
Тут женщина была, что выдавала
Себя за мать мою, и мне она
Сулила муз.
Силен
Сулила муз. Скажите...
Ха-ха-ха-ха...
(Хохочет.)
Фамира
Смеешься ты, Силен?
Силен
О, больше нет... Но из благоразумья,
А не затем, чтобы твои слова
Казалися мне менее смешными...
Ты матери не понял, кифарэд:
Услышать муз не так легко и богу.
Фамира
Силен, за что ж ее я целовал?
Силен
Он целовал, а я — скажи за что!
За красоту и милые заботы,
За то, что ты, почтеннейший, не только
Мудрец, но и малютка, кифарэд
И бабочка — подай ей, видишь, пламя
От факела.
Фамира
Скажи, какой ценой
Евтерпу я достану...
Силен
Факел ярок,
А бабочка нелепа, и сгорит...
Фамира
Оставь огни и мотыльков — я мог бы
Ей говорить любезности. Я ей
За сатира служить готов.
Силен
Сложеньем
Не подойдешь, мой сын. И кифарэд,
И сатиры приятны музам, только
На разный лад и в разные часы,
С Евтерпой петь — нельзя, но состязаться
И с музами возможно. Об заклад
Побейся с ней...
Фамира
О, сладкое безумье!
Где ж я найду ее, Силен? Идем!
Силен
Тэ... тэ... тэ... тэ... мой милый... А условья?
Про Марсия ты слышал? Иногда
Заглядывать полезно... в Геродота.
Фамиpa
Я подпишусь заранее, коль ты
Согласен быть посредником: вручаю
Тебе всего Фамиру — лиру мне
И кисть руки для струн, да разве сердце, —
Все остальное вам.
Силен
Не торопись.
Подумаем. Кто должен начинать?
Фамира
Кто начинать? Она, конечно, — муза.
Силен
А время?
Фамира
Хоть сейчас.
Силен
А судьи кто?
Фамира
Коль выбор мой, так ты.
Силен
И ошибешься...
Телесный вред вобще недопустим —
Условие зараньше.
Ну, а приз?
Фамира
Пускай, Силен, сама назначит муза...
Силен
А если ты с победой будешь, что?
Фамира
Силен, ее ты видел; расскажи мне:
Высокая и тонкая, — бледна,
И темных кос завязан туго узел...
Силен
Прибавь: браслет у белого плеча,
И яхонт в нем горит, а пальцы длинны
И розовы...
Фамира
Довольно — я на ней
Женюсь, старик, и мы родим Орфея.
Силен
Не уходи далеко, жди меня.
(Уходит.)
СЦЕНА ДЕСЯТАЯ
ТЕМНО-ЗОЛОТОГО СОЛНЦА
Фамира. Вдали хор.
Его строфы чередуются со строфами Фамиры.
Хор
Скоро пляска в лунном море
Ноги белые обымет;
Усыпят нас только зори,
Только полдень нас поднимет.
Фамира
Темные розы осыпали куст,
Осыпали куст...
О, бред!
Появись, кифарэд!
Улыбнись, златоуст!
О, бред!
И в сердце желанье вложи ей,
Твоей беловыей...
Хор
Там, покорные желанью,
Лань убив над водопоем,
Мы оставленного ланью
Грудью белою напоим...
Фамира
Долго хранил ты Адмету стада,
Адмету стада,
О, бред!
Ты ль друзей, кифарэд,
Покидаешь когда?
О бред!
Цевницу настроив, вручи ей,
Твоей беловыей...
Хор
Бубна тяжкому гуденью
Вторить будет лес, волнуем:
Дни там будут таять тенью,
Ночи — сладким поцелуем.
Фамира
В травах таяся, залоснился щит,
Залоснился щит...
О, бред!
И моей, кифарэд,
Он тоскою звучит,
О, бред!
Но песни угодны ль мои ей,
Твоей беловыей?..
Хор
Бубна, бубна не жалейте!
Надоест и дома ложе.
А изменит сердце флейте,
Кифарэдом стань, о боже!
Фамира
Темные розы унес Дионис,
Унес Дионис...
О, бред!
Но до струн, кифарэд,
Лишь смычком прикоснись.
О, бред!
И розы тогда не нужны ей,
Твоей беловыей...
Хор
Стань, о Вакх, обманно-лунный,
Золотисто-синеглазый —
Тиховейный, дальнеструйный,
И по фаросу алмазы.
Фамира
Черные косы, — бела и строга,
Бела и строга,
О, бред!
Лишь твои, кифарэд,
Ей желанны луга...
О, бред!
На что и желанья мои ей,
Твоей беловыей?
(Во время пения уходит.)
СЦЕНА ОДИННАДЦАТАЯ
СУХОЙ ГРОЗЫ
Покуда звучат последние строфы, Нимфа, которая слушала разговор сына с
Силеном и его песни, идет к дому медленными шагами. Некоторое время она
молчит, опустив голову, и только перебирает угол фаты. Потом выпрямляется.
Нимфа
Душа его смутилась. И трепещут
От непривычной бури струны.
Роз
Мечта его полна, он кличет, ищет...
Горячими губами белый стебель
Тех музыку таящих роз — двух роз...
Зачем ему Евтерпа? Я ошиблась.
Сирены он соперник этой. Он
Унизить бы хотел ее...
Унизить?
Но как, но как?
Целуя, может быть,
Ей белый стебель шеи?
Он, Фамира?
И я отдам? Я уступлю его
Кому-нибудь на свете?
Но со мной
Он девять лун провел...
(Тихо.)
— да, без медовой...
О, страшный сон, уйди... молю, уйди,
Освободи мне волю...
(Закрывает лицо руками.)
Я забыла,
Как молятся.
О царь мой, я, Кронид,
От молнии твоей терплю, но пламя
Без радости уж гаснет — только слез
Соленый ключ в пустынном сердце выжгло.
Филаммон был таким же точно... да...
Но двадцать лет — я не хочу следов —
В его кудрях — серебряных, и синих
Налитых жил, и загрубелой кожи
Остывшего объятья.
Замолчи,
Проклятое безумье! Эти тирсы,
И запахи небрид, и мускус...
Мать,
Опомнись, что ты делаешь! Толкаешь
Дитя в преступный бой и сумасшедший,
Как ты сама? Как все здесь, даже он, —
Не загрязнен еще, но уж осилен
Раскаяньем любовным?
Да... о чем же
Молиться мне?.. О славе кифарэда,
Чтобы пришла к нему Евтерпа... так?
Или позор Фамиры сердцу слаще?
Да, да — позор Фамиры...
Про себя
Собрать слова такие страшно... Я же
Их отдаю эфиру...
(Поднимая руки.)
О Кронид,
Коли твоею волей это пламя
Во мне горит безумья и тоски,
Пускай мой сын Фамира...
(Руки падают; громче.)
Нету силы
Произнести заклятье — молоко
Кормилицы мутится от соседства
С отравою лозы...
(С пробужденною энергией.)
Я их солью...
Раскаты ближе и сильнее.
Царь заглушить меня задумал — нет,
Желание мое сильнее страха.
Оставь Фамиру жить... Но не давай,
Кронид, ему победы... Заклинаю
Тебя твоим вертепом критским, царь...
Тучи расходятся — видимо, что где-то вдали идет дождик, блестящий и парный.
В одном из просветлевших облаков вырисовывается абрис улыбающегося Зевсова
лица.
СЦЕНА ДВЕНАДЦАТАЯ
С той стороны, куда ушел Фамира, слышны голоса и показывается
кифарэд. За ним, причитая, идет Кормилица.
Фамира, Нимфа, Кормилица.
Фамира
(еще не замечая Нимфы)
Да перестань же, право. Если б даже
Она лгала. А для чего, скажи,
Выдумывать ей, няня? Разве сказка
Уж так плоха и очутиться в ней
С таким родством обидно?
Кормилица
Ох, малютка!
Ох, обойдут тебя! Беги от них,
Пока живым не съели.
(Видит Нимфу и отступает.)
Фамира
(тоже видя Нимфу, но спокойно)
Нимфа, слышишь?
Умоляющие жесты старухи.
Ты напугала няню. Посмотри же,
Кормилица, в глаза ее... иль там
Найдешь обман и злобу?
(Подавая Нимфе руку.)
Если в детстве
Ты не дала мне ласки, мать, зато
Я счастием теперь обязан Нимфе
Единственным. Я буду как титан,
Похитивший с небес огонь, но людям
Я дам огонь и чище, и нежней...
Когда ж потом мой сын...
Нимфа
(нетерпеливо и отстраняясь)
О нет, Фамира,
Загадывать не надо, И зачем
Ты принял бой так спешно?
Фамира
(привлекая к себе Нимфу)
Иль иначе
Небесный луч мелодии ее
Дойти бы мог до сердца?
Улыбнись же!
Не надо туч — я так тебя люблю,
И всех люблю, и все люблю, что сердцу
И грудь тесна, а звезды жили там,
Эфирные горели выси.
Нимфа, закрывшись, плачет.
(Лаская ее волосы.)
Знаю,
О чем ты плачешь. Что же делать? Волю
Судьба таит до время. Но тебя
Не упрекну, не думай, дорогая,
За жребий мой — куда бы ни повлек
Дрожащей чаши он. Довольно... Сатир.
СЦЕНА ТРИНАДЦАТАЯ
СКВОЗЬ ОБЛАКА ПРОБИВШЕГОСЯ СОЛНЦА
Те же и Силен. Он несет за спиной мех с вином, и к поясу привешены чаши.
Увидев его, старуха с криком убегает в дом.
Силен, Фамира, Нимфа.
Силен молча садится на землю и медленно начинает распутывать один
за другим завязки меха. По лицу его струится пот.
Нимфа
Силен! Ну что ж тебе сказали?
Фамира
Папа-Силен, когда ж мы к ней?..
Силен
(продолжая работу)
Мешка еще не развязали,
А он уж молит: «Пополней!»
Фамира
Минут так мало. Ради вышних,
Ее ответ! Я столько ждал.
Силен
(продолжая возиться с узлом)
У нас и много их. Но лишних
Силен на тени не видал.
Для вас и радость — только бред,
Коль не зарница ночи мрачной,
А для силенов, кифарэд...
А для силенов, кифарэд...
(Наконец справляется с завязками, отвязывает чашу и наливает.)
Она — в узлах одежды брачной...
Что счастье людям? Тень листа
На зыбкой пыли вертограда?
Гляди — и чаша налита,
А губы сухи — вот отрада.
Фамира
Я жду, Силен...
Силен
(выпивает, потом отвязывает еще две чаши и медленно их
наполняет, все три, любуясь струей. Потом с поклоном подает
одну из трех)
Здоровье ваше...
Прикажете, друзья мои, по чаше?
(Предлагает Фамире, потом Нимфе.)
Фамира
Не пью.
Силен пьет с поклоном.
Нимфа
(с улыбкой)
Зараз уж выпей и мою.
Силен выпивает и целует кончики пальцев.
Силен
(кифарэду)
И жаль, но солнце не без пятен...
А впрочем, ваш отказ понятен.
Вы отвечали: «Я не пью»,
Как я сказал бы: «Не пою».
Дельфийский бог кифару предложи мне,
Чтобы ему подтягивал я в гимне.
(Пьет чаши быстро, но не торопясь и со смаком.)
Ну, а теперь, любимые мои,
Какой-нибудь кусок.
Нимфа дает ему хлеба, Силен ест и пьет.
Дадим покой и чашам...
(Перемывает их.)
Поцеловать одну еще разок,
Один разок,
(Наливает и пьет.)
и я к услугам вашим.
(Встает и стряхивает крошки.)
Фамира, ты готов?
Мы живо вспашем
Обратный путь.
(Смотрит на небо.)
О, Феб еще высок...
Фамира
Папа-Силен, ты шутишь?
Силен
Вот так раз...
А давеча-то кто ж: «Сейчас, сейчас!»
Условье принято. Пан будет за судью.
Состав суда — из нас и Терпсихоры.
Ну, дети, я свалил вестей такие горы,
Что вам оставлю мех...
Аккуратно складывает мех на землю, Фамира хочет ему помочь.
Постой... Сперва допью.
(Пьет, вытирает губы и уходит с Фамирой.)
СЦЕНА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
РОЗОВОГО ЗАКАТА
На орхестру сбегают группы сатиров. Немая сцена — они ищут в траве и кустах
вакханок. Флейта. Кастаньеты. Пляски. Солнце близко к закату. Облака на
западе уже огненны и розовы последними лучами.
Один голос
Я искал тебя день,
Целый день голубой,
Но вина мне не пень:
Утолюсь я — тобой.
Сатиры
(пляска)
Любам ночи, флейте час,
Флейте час,
Зазнобил я губы...
Нимфы, прилелейте нас,
Нимфы, пожалейте нас!
Поцелуйте, любы...
Голос
Я — усталая лань,
Ты — родник ледяной,
О, блесни, только глянь —
И сольешься со мной.
Сатиры
Скучны выси-дали нам,
Дали нам,
Голубые дали...
Но когда б ужаленным,
О, когда б вы дали нам,
Только губы дали.
Другой голос
Только глаз не таи:
Ты — обида, я — нож,
И в объятья мои,
Как в огонь, упадешь...
Ариозо томного Сатира
В закатном небе,
Где взор мой тонет,
Ужель мой жребий
Богов не тронет?..
Всегда к борьбе я
Атлет готовый,
И по тебе я
Тоскую, вдовый.
Ты уж не пламя ль,
И в высях дыма
Не жемчугами ль
Живешь, таима?
О нет, не пламя,
Нет там, не в звездах,
И, не колдуя,
В поспевших гроздах
Между цветами
Тебя найду я...
И на леваде
Душисторосой
Пушистокосой
Шепну менаде,
Что в синей дали
Все вижу лань я,
Что крепче стали
Мои желанья;
Что худ я страшно,
А голодаю,
Что слаще брашна
Я ожидаю:
Чтоб Амимона
Дала мне спелых
Два лунно-белых
Своих лимона.
При этом зное
Ночами зябнуть,
Немудрено и
Вконец ослабнуть.
О злая Парка!
Довольно мести
Твоей воочью,
О злая Парка!
Сегодня ночью
Мы будем вместе,
Сегодня ночью
Нам будет жарко.
СЦЕНА ПЯТНАДЦАТАЯ
ЛУННО-ГОЛУБАЯ
Близка ночь. Сатиры мало-помалу прекращают игры и музыку и ложатся спать в
траву. С востока показывается луна. Сумрак заменяется синеватым светом.
Только деревья еще черней, сплошные и тяжелые. На сцену выходит Нимфа,
убранная в большие и пышные цветы, белые и желтые. Она с голыми руками.
Нимфа
«Их только две таких у нас бывает».
О нимфа, так ли это? А цветы?..
Твои цветы? И эта ночь? Была ли
Когда-нибудь менада беспокойней,
Что тень небес все медлит... все нельзя
В рассеянном уме запечатлеть
Позорно-сладкой тайны? Те — Гекаты
Бескровные колдуньи в волоса
И черные и душные своей
Владычицы старались ли упрятать
Поспешнее и глубже змей своих
И желтые яды... чем это сердце
Через глаза горящие глядеть
В невидные глаза, и на свободе
С другим сливаться сердцем, и его
Тревогою безвольной заражать?
Голос Сатира
(тихо)
Братцы... женщина...
Другой, погуще
Не наша?
Тонкий голос
Плохо вижу я, папаша.
Густой голос
Проберитесь по кустам,
Да узнайте там, не наша ль.
Но смотрите: если кашель
Или насморк, я задам.
Шелест в траве, потом:
Тонкий голос
Не менада...
Ореада...
На свиданье собралась,
Вся цветами убралась.
Другой тонкий голос
С кифарэдом, с кифарэдом...
Вот и он из рощи следом...
СЦЕНА ШЕСТНАДЦАТАЯ
ПЫЛЬНО-ЛУННАЯ
Фамира и Нимфа. Хор невидимый и рассыпанный по траве и кустам. Фамира хочет
подойти к Нимфе, но, смущенный ее нарядом, отступает, потом, справившись с
собою, подходит к ней и хочет обнять ее. Но Нимфа стоит неподвижна. Она вся
ушла в глаза.
Фамира
Родимая... Простила ль ты Фамиру?
На исповедь тяжелую твою
Он отвечал холодным недоверьем...
О, мне не надо знаков.
Только мать
Без зависти дает такое счастье
И слез своих не помнит...
Пауза.
Нимфа
(чуть слышно, с хрипотой в голосе)
Я делю
Твою удачу, сын мой. Победитель...
Фамира
Удачу, ты сказала? Но с какой
Победою меня ты поздравляешь?
Нимфа
(глаже)
Ты шел на бой.
Фамира
Да, в самом деле, шел
Бороться я, как на песке, и потный
Тебе доспех доставить.
Но турнир
Не состоялся, Нимфа.
Нимфа
(с движением и совсем ожившим голосом)
Отступил ты?
Фамира
Я отступил.
Из травы, тихо.
Вот тебе раз...
Ай да Фамирас!
Нимфа
(опять несколько хрипло)
Ты ж вызывал ее
И говорил, что счастлив...
Фамира
Бесконечно...
Нимфа
Ты женишься на музе?
Фамира
Нет, зачем?
Нимфа
(саркастически)
А песни, а мечты твои... Когда
Мерещились и розовые пальцы,
И яхонты тебе...
Фамира
О, я стыжусь
Минутного похмелья. Поцелуи
Волнуют кровь, и сладко, но от них
Гармония бледнеет, и в досаде
Она ломает руки и бежит
В дремучие леса — к косматым корням
И филинам глухим... Я не женюсь...
Тихий разговор в траве
— Скрипач-то холостой?
— А как красноречив... Ума палата.
— Послушаем еще — постой!
— Палата-то палата,
Войдешь — так сразу озарит.
— Великолепно говорит...
— Да, хорошо, хоть больше для луны:
Все будто ей рассказывает сны
Витиевато, темновато, —
Вобще — цветок без аромата.
Нимфа
О кифарэд! Скажи мне, в чем же это
Особенное счастье! И меня
Красивее ли муза?
Фамира
Не заметил.
Я на закат смотрел, как розы там
Небесный путь засыпали, а ноты
Со струн ее кифары на стезю
Вздымались и дымились... Это были
Не вы и вы — не знаю, но грубей
Была б и тень. Иль это души были,
Не жившие еще? Иль формы их,
Слепив, разбил ваятель, чтоб потом
В отчаяньи зарезаться? Они,
Там розовый заняв и горний путь,
Созвездия сперва образовали,
Потом Змеей и Рыбой хоры их
И Обручем, и Лирой тихо-тихо
Задвигались, и нежная звезда
За нежною звездою загоралась
Над каждым из мечтаний — и кружилась,
И таяла в эфире вместе с ним,
Не изменяя ритму. Только точки
Воздушные остались под конец,
Да жадные глаза, чтоб золотыми
Соединять их нитями сквозь слезы.
Ты скажешь — бред?.. Да, до сих пор себе
Не объясню я, что со мною было:
Глядел ли я иль слушал? Облака ль
Там надо мной звучали, или струны
Рождали в небе формы, а закат
Был только нежной гаммой?..
Хор
(в траве, тихо)
Первый
Какой туман!.. от слов...
Второй
Да, для иных ослов...
По-моему, скорее кратер,
Прикрытый стылостью золы...
Как жаль на этот раз, что мы козлы
Или что он не наш, не сатир.
Вот побеждать учитесь у кого...
Где разобрать не можешь ничего,
Там женщина и видит божество.
А ореада-то растаяла совсем...
А, право, хорошо, что забрались сюда мы!
Еще такая речь — и от прелестной дамы
Останутся глаза — горящие две ямы —
И двадцать бесполезных хризантем.
Во время этой паузы Фамира смотрит на небо, точно стараясь что-то
припомнить. Нимфа смотрит на Фамиру горящими глазами, обмахиваясь, как
веером, каким-то большим и бледным листом.
Фамира
(повторяет)
О, закат
Был только нежной гаммой.
Безраздельным
Я счастием владел. И не во сне...
Я чувствую, как к пальцам приливает
Из сердца кровь — там золотые пчелы
Соскучились по струнам... Сердце мне
Они давно щекочут бесполезно,
Но я не дам им воли.
В улей их,
Пусть ладят дом, — искусный, золотой
И сладостный...
Шелест в траве
Сравненье-то, козлятки, фу-ты ну-ты!..
Запомнить бы для сладостной минуты.
Фамира
(повторяет)
О, сладостный...
Все, чем я жил, что думал,
Осмыслилось, о Нимфа. Да, играл
Я иногда недурно... Но как мальчик.
Шепот в траве
Разохался, смиренник...
Нимфа
А турнир,
А очередь... Ты побежден, Фамира?
Фамира
Я не играл. Не думай, чтобы их
Боялся я. Но бесполезны судьи
Меж музою и человеком. О,
Я побежден — ты видишь: нет кифары.
Пусть там они судьбу мою решат,
А струны мне Силен вернет с вердиктом
Или, скорей, со счетом за мое
Блаженство, мать, за сладость неуспеха.
СЦЕНА СЕМНАДЦАТАЯ
ЯРКО-ЛУННАЯ
Силен приходит довольно поспешно. За поясом по-прежнему чаши,
и за спиной снова полный мех, в руках кифара.
Фамира, Нимфа, Силен, притаившийся хор.
Фамира, увидев Силена, невольно вздрагивает.
Силен
Твой инструмент... в сохранности... прими
И сберегай на память.
Фамира
(как-то не сразу берет лиру. Он всматривается в нее.)
О подруга,
Как мы давно не виделись! По мне
Скучала ль ты или Силену пели
Вы, чуткие?
Силен
(ворчливо)
Да, только и заботы,
Должно быть, у Силена, что пугать
Ворон его кифарой знаменитой...
Фамира берет лиру, но рассматривает ее с удивлением, жесты его
странны; он не решается коснуться струн.
Что ж ты глядишь? Подруги не узнал.
Фамира опускает лиру.
(Интимно и приближаясь к Фамире.)
Ах, милый мой царевич... Будто счастье
Все в музыке?.. Когда так гибок стан
И солнце-то над головой кудрявой
Полнеба не прошло. Неужто мир,
Тот дивный мир, что на кифару веет,
И мотыльком кружится, и горит,
И красками играет, и дымится
Над урной водомета, и поет,
И перлами да розами смеется, —
Неужто ж он, Памира, лишь затем
Достоин жить и петь, и нежно веять,
И радовать, что черепахе ты
Медлительной когда-то перервал
Златую нить минут ее — и жилы
Ей заменил телячьими?
Фамира
(который тем временем решился поднять кифару и берет на
ней странно негармоничные по его настроению аккорды)
Я слов
Твоих понять не в силах... Я не знаю,
Что сделалось со мной, Силен... Зачем
Ты черепок мне отдал этот?
Силен
Отдал
Не черепок тебе я — но тебя
Неверная узнать не хочет...
Фамира
(встревоженно)
Слушай —
Иль это уж не пальцы больше, или
Под пальцами не струны? Разбуди
Меня, старик... Игрушек нам не надо...
О, возврати мне сердце, — так не шутят...
Я ничего не помню, что играл.
В начале речи Фамиры сатиры поднимаются: они собрались около
корифея и с любопытством слушают Фамиру, разглядывая его лиру
и следя за его неудачными попытками что-нибудь сыграть.
Иль, может быть, оглох я?
Нимфа, слышишь
Мою игру? Играю я иль нет?
Скажите же мне, люди... Слушай, сатир,
Я знаю — вы искусники. Сыграй
Мне что-нибудь на этой деревяшке.
Силен берет из рук его кифару и играет. Сатиры аплодируют.
Га... Слышишь ты, ты слышишь ли, старик?
Иль музыка под пальцами твоими?
Нет, — это мышь летучая в полночь
Под своды залетела и крылами,
Незрячая, по мшистым стенам бьется.
Вы плещете, козлята? Ха-ха-ха!
Тут даже ритма нет... И это даже
Не бубен — о, теперь я убежден.
Что ты меня дурачишь... Не довольно ль?
Бери свою и мне отдай мою...
Силен продолжает играть медленно и выразительно. Фамира точно
разбирает музыку или припоминает что-то. Он закрыл лицо руками.
Иль отведи дурман от сердца, сатир!
(С жестом мольбы.)
Я погибаю, сжалься!
Музыка прекращается. Вокруг говор. Сатиры приветствуют Силена.
Отчего ж
Слова так ясно слышу я... а струны?..
Где ж музыка, Силен?
Силен
(мягко, но серьезно)
Ты не привык
Еще к изменам, мальчик. Сами боги
Страдают от измены. Только Ночь
И День верны друг другу, да Полярной
Ничто Звезды не сдвинет.
Покорись
Всеобщему закону. После счастья,
Как после дня приходит ночь, а бог
В решениях, как полюс мира, стоек.
Нимфа
(тихо)
К чему же бог его приговорил?
Силен
(так же тихо)
Чтоб музыки не помнил и не слышал.
Нимфа и сатиры звуками и жалобными возгласами выражают охватившее их
сочувствие; Фамира, наоборот, успокаивается и становится неподвижен, как
человек, что-то обдумывающий. Воцаряется минута молчания.
Силен
О, боже мой! Уж будто не живут
Без дудок и без струн на белом свете?
Еще диви бы сатир!.. Танцевать
Тому нельзя без музыки. А этот —
Мудрец — по струнам плачет.
Фамира
Нет, Силен,
Не плачу я. Удар волны был мягок,
И где ж она, волна? Лишь головой
В песок ушел я глубже, да соленый
Остался вкус во рту.
Но тот же сон
Владеет этим сердцем... Просыпаться
Не думаю, старик, я.
Силен
Добрых снов,
Почтеннейший Фамира. Лучше средства
Не выдумать и Зевсу. Но и сон
Отраден нам лишь сладострастьем мысли,
Что это не конец, а только сон,
Что захочу — и нет оцепененья...
Вынь эту мысль из сердца, — что тебе
Останется, коль не свинцовый обод
На голове, иль ядовитый хмель,
Иль колдуна дурачество, чтоб желтой
Не вспоминать могилы? Плохо спишь
Без женщины, Фамира, если молод,
Иль доброго бокала... Хочешь: дам —
Натянемся по холодку винишки,
Судья и подсудимый, а мешок
Пожертвуем Фемиде — неказист,
Да ведь она считается слепою.
Фамира
Оставь, Силен... На сердце без того
Тяжелый хмель. Пускай осядет плесень.
Силен
Ты, Нимфа-мать, таилась так давно
Меж этих бликов лунных и цветов,
Что дашь совет какой-нибудь Фамире —
И моего полезней, верно. О, тебе
Молчания иначе не прощу я...
Вибрации серебряные нам
Одни еще от вас перепадают...
Нимфа
Фамира, сын мой. Музыка идет
В сердца людей — не только по дрожащим
И серебристым струнам. Может быть,
Там, на горах, дыханье бога флейты
Тебе излечит душу.
Хочешь: мы
Пойдем в фиас. Я попрошу искусниц,
Моих сестер. Мы уберем тебя
Вакханкою. О, как пойдет небрида
И виноград тебе, и тиса цвет,
И плюща цвет, когда вовьются в локон!
Ты сон зовешь — безводья слаще нет,
Дитя мое, как в горных перелесках,
Янтарною луною полных. Там
Еще не спят.
Подумай — ты отдашься
Весь чьей-то страстной воле. А потом?
Как знать, потом что будет.
Диониса
Я умолить сумею — спросишь, чем?
Кошачьей лаской, цепкостью змеиной
И трепетом голубки, а возьму
У вышних счастье сына... Но сначала
Пусть будет ночь, и день за ней, и ночь,
И ночь опять со мною... О, не медли!
Корифей
(Нимфе)
Тайной черной ночи длинны,
Тайной розовой медвяны —
Но Фамира твой из глины,
Если он не деревянный...
Материнского призыва
Он не слышит, он не хочет,
Так в лесу дичает живо
Из гнезда упавший кочет.
Один из сатиров, который заслушался Нимфы, начинает сначала робко, потом
сильнее и громче подыгрывать ей на флейте. Речь Нимфы переходит в
мелодекламацию. Флейтисту и Нимфе под конец полюбилась одна фраза, и то
флейта, то голос уступают друг другу, чтобы нежно поддерживать одна в
другом общее желание.
Нимфа
Я разведу тебя с твоей обидой
И утомлю безумием игры —
И будем спать мы под одной небридой,
Как две сестры.
Ты только днем, смотри, себя не выдай:
Сердца горят, и зубы там остры...
А ночью мы свободны под небридой,
Как две сестры.
Пусть небеса расцветятся Иридой,
Или дождем туманят их пары...
Что небо нам? Мы будем под небридой,
Как две сестры.
Фамира
Как две сестры... Не слишком ли уж близко,
И горячо, и тесно? Так не спят,
Чтоб плесенью покрылось сердце — ночи,
И месяцы, и годы...
Этот план
Не подойдет нам, женщина. Ты губы
Замкнула нам минутой счастья, и
Я не скажу ни слова ни с укором,
Ни в похвалу тебе. Но не зови
На мертвую дыханье флейты. Сердцу
Оно нечисто. Кровью налились
На лбу флейтиста жилы, и животным
Его подобны губы — так же их
Одушевить не может слово. Красны
И, пухлые, противны.
Если что
Еще отдать хотел бы я — так тени,
Которые все манят... а куда?..
О, если б их не видеть, как не слышу
Я музыки...
Когда б еще черней
И глубже вырыть яму ночи... Да...
Эфир так беспокоен...
Ты ж, о Нимфа,
Ты красотой и трепетом теней
На этом бледном лике, на цветах
Жалка мне и страшна... Уйди отсюда.
(Пауза, тише.)
Иль ты судьба Фамиры? И тебе
Нет больше места в мире?.. Так что солнце
Зажжется и опять наступит ночь,
А ты со мной все будешь... и придется
Мне полюбить судьбу.
Но ты ведь яд
Через глаза мне в сердце льешь...
Не видеть —
Не слышать — не любить.
А вдруг любовь
Не слышит и не видит?..
Подходит к Нимфе и берет ее за руку, та следует за ним, как
очарованная.
О, последний,
Чуть слышный луч от музыки! В глаза
Мои спустись, там приютишься в сердце,
Безмолвный, безнадежный. И вослед
Я не впущу ни тени.
Нимфа хочет прижаться к нему, хочет что-то сказать, но Фамира
отстраняет ее.
Розы... губы,
Не открывайтесь больше. Мне ни слов,
Ни вас самих от вас не надо... Косы
Пушистые... рука...
(Поднимает и оставляет упасть одну из бледных рук
Нимфы.)
ланиты... слез
Недавние следы...
(Отстраняется, видя, что Нимфа снова делает движение
к нему.)
Прикосновенья
Не надо — нет. Лучей, одних лучей.
Там музыка...
(Убегает.)
СЦЕНА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
БЕЛЕСОВАТАЯ
Общее изумление. Минуту все молчат. Порыв ветра, за ним другой, третий. Из
лесу летит пыль, и в ней кружатся листья, где-то скрипят ветки. В шуме ветра
можно различить сначала смешанный, потом яснее не то вой, не то стон. Тем
временем луна зашла за облако, и сцена остается освещенною лишь ее
белесоватым отблеском. Между Силеном и Нимфою появляется тень Филаммона.
На шее у него веревка. Лицо сохраняет синий оттенок и сразу без луны кажется
почти черным.
Тень поворачивается к Нимфе, скалит зубы, потом поднимает руку, точно хочет
ослабить на шее веревку; но рука, прозрачная, с черной половиной затекших
пальцев, падает как плеть; он несколько раз повторяет этот жест, приближаясь
к Нимфе — точно ищет ее помощи. Сатиры пугливо сбились в кучу. Ни музыки, ни
восклицаний. Тень издает с досады воющий стон, но тише тех, которые
доносились с ветром. Теперь тихо — ветра нет.
Тень Филаммона, Нимфа, Силен, хор сатиров.
Нимфа
Чьи это шутки?.. Сатиры... Силен?
Силен
(тихо, не сводя глаз с покойника)
Не шутки — нет. К тебе какой-то призрак,
Не знаю кто. А ты не узнаешь?
Нимфа
(тоже чуть слышно)
Боюсь назвать... И ошибиться страшно...
Фамира?
(Приближается к тени — та отодвигается.)
Нет... о нет — не может быть!
Сатир с голубой ленточкой
(с деловым видом подходит к тени, которая делает знаки)
Я, господа, вам помогу... то есть по всей вероятности.
(К призраку.)
Что? не понимают тебя, ночной недовесок, бескрылая птица, «хочу и не могу».
Ну, говори прежде всего: кто ты такой и зачем отбился от стада. Разве это
порядок?
(Оглядывается на сатиров, но никто не смеется.)
Нимфа
Папа-Силен... Он не морочит нас,
Козленок твой? Откуда б научился
Он понимать язык усопших? Этот
Мираж... Он не подстроен?
Силен
Да и впрямь...
Козлятки... вы... того... со скуки. Месяц,
Хоть покажи нам гостя.
Луна на минуту выкатилась из облаков и освещает призрак. Видно, что он
дрожит мелкой дрожью, а теперь, подняв руку к глазам, точно защищается от
света. Всем сразу же становится ясно, что это не маскарад.
Силен
(Нимфе)
Он — старик.
Тень отнимает руку от лица и делает знаки.
Сатир
Нимфа, этот человек — удавленник, и он царь, и он твой муж... был твоим
мужем.
Нимфа теперь не отрываясь смотрит и тем временем одной рукой
срывает с головы хризантемы.
Тень грозит ей. Потом со стоном обводит рукой вокруг себя.
Сатир
Скажи, мать, куда ты дела нашего сына, моего... моего сына?..
Нимфа
(распускает волосы, как в бреду)
Филаммон... да, Филаммон... Как похож
Он на Фамиру... Вот она — расплата.
Сатир
(бесстрастно)
Ты не кормила его, а бросила, и он жил без тебя двадцать лет. И вот
сегодня, шальная, ты налетела вороной и покончила с ним в один день.
Преступница и злодейка! Нет тебе имени, но ты будешь наказана... да, ты
будешь наказана. Собакой надо тебя сделать, похудевшей от желаний, которая
на задворке светлой весенней ночью в толпе женихов не различает тех, которые
когда-то оттягивали ей...
Затрудняется; ему подсказывают: «грудь».
Да, именно — ее грудь...
Знаки изумления и ужаса в хоре. Призрак наступает на Нимфу. Силен держит ее,
почти лишившуюся чувств, потом он дает знак сатирам, и они, окружив
мертвого, поднимают дикую музыку, пляску, но это не может длиться долго.
Мало-помалу стеклянные глаза, где отражаются две беглых луны, на синем лице
расхолаживают напускное веселье. Общее молчание. Никто не знает, что и о чем
говорить.
Корифей
Где ж ты учился этому искусству,
Мой милый брат — козленок?..
Сатир с голубой ленточкой
Гермий нас,
Троих козлят, когда-то на посылках
Держал, и за толпой таких теней —
О, там куда страшнее были тени —
Я десять дней скитался. Понимать
Из языка их тут и научился
Я кое-что. Но этот сам недавно
Еще дышал: не приловчился он
Рассказывать.
Гей, приятель! А веревка отчего на шее?
(К хору)
Говорит: удавился сам-сам-сам.
Тень издает звуки, похожие на _сам-сам-сам_, и скверно улыбается
одними губами.
А по какой причине? — Скучно жить...
А деньги где... деньги?
Молчит.
Другой Сатир, с розовой ленточкой
П-позвольте же, н-но в этом суть. Он был
И скряга, и богач...
Т-теперь Фамира
Т-таких ч-чудес н-наделает...
А в-вы
С-спросили бы у т-тени толком, С-сатир...
Сатир с голубой ленточкой
(несколько пикированный)
Сделайте одолжение, братец. Спросите сами. А я отказываюсь... то есть я
не отказываюсь, но не понимаю ни слога.
Скрывает, должно быть. Это ведь с ними, господа, бывает. Заупрямится,
да и все тут. Одного такого казнили. Сам без головы, а туда скрытничает:
виноват или не виноват. Попробовать разве вот что.
Филаммон! Ваше величество!
А кровки! Или молочка с винцом?
Нет — все-таки не скажет. Ну и не надо.
Затвердил одно: спрятано — не ищите... Да где спрятано, бестолковый?
Что-то сказал... Но спутанное какое-то слово: не то в воде, не то в лесу, не
то в скале, не то в доме, может означать также и нигде.
Словом, деньги... ау.
Ну, вот... Теперь просит пить. Знаете — они, когда напьются, так
говорят, иногда даже пророчат.
Папа-Силен! Могу у вас просить
Немножечко вина? Для жертвы мертвым.
Я набожен — и сам вина не пью.
Силен
(в тон ему)
Особенно поить его не надо,
А дай ему два унца. Молоком
Добавим остальное. Мне не жалко,
Но опьянять усопших — тяжкий грех,
А хоть Силен, всегда имел я совесть.
Толпа сатиров набегает помогать Силену. Помогавшие, несмотря на
зоркость Силена, заметно розовеют. К молоку идет один переводчик.
Томный Сатир
(тоже разрумянившийся, в хризантемах, брошенных Нимфой)
Нет, молока я видеть не могу:
Сицилию оно напоминает
И страшный глаз чудовища. Так молод,
А выстрадал-то сколько!
(Хнычет. Потом воркующим голосом.)
О Силен!
Ты мне не дашь с наперсток этой влаги?
Я не в себе, так сыро, что... тошнит...
Силен молча грозит ему и берет себя за ухо. Хризантемы прячутся
в толпу. Между тем тень припала к молоку с вином и жадно пьет.
Силен
(тихо, но выразительно)
Скорей — пока он пьет — в фиас, малютки!
Нимфа
(приподнимаясь)
Нет, нет, Силен... Пусть говорит еще...
Силен
Не стоит, душка...
Тень поднимается, говорит, но губы шевелятся без звука.
Сатир с голубой ленточкой
Вот этого уж ни за что не передам, потому что неправда.
За сценой крик Фамиры, и следом другой, тоже его, но, видимо,
подавленный, дико оборванный усилием воли.
Все
(к сатиру, который стоит оторопев и приложив руку к часто
стукающему сердцу)
Что там такое? Секреты? От нас?
Несколько тирсов взлетает над ним.
Сатир с голубой ленточкой
(дрожа)
Проклятый мертвец. Он предсказал, что Фамира выжжет себе оба глаза
углем из костра. Сатиры, кто это там кричал?
Нимфа без слов, даже без звука, падает на руки Силена. Сатиры подготовляются
бежать. Нимфу кладут на наскоро сделанные носилки. В это время сатир с
голубой ленточкой кричит:
Погодите... погодите... он говорит еще... Нимфа!
Она открывает глаза.
За то, что ты не любила кого надо, за то, что ты любила кого не надо,
боги сейчас сделают тебя птицей с красной шейкой... Название неразборчиво.
Шум. Смятение. Один из сатиров замахивается на призрак флейтой, другой
бубном, третий тирсом. Его гонят, травят, он приседает, скользит и время от
времени приподнимается над землею на четверть аршина, точно отяжелевшая
курица. Между тем из этой сумятицы выпархивает небольшая птица, и вся толпа
с Силеном в ужасе убегает.
СЦЕНА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
После этого на сцене остаются только тень и птица. В течение нескольких
минут тень гоняется за птицей и при этом страшно машет руками. Тем временем
видно, как ощупью от камня к камню, изменившейся походкой слепого,
спускается к дому Фамира. Иногда он отдыхает около камней. Лицо его
окровавлено и выглядит страшно. Наконец Фамира спустился к самому дому. Он
достиг последнего белого камня, похожего на голову быка, и, склонившись,
молча его обнимает. Птица села к нему на плечо. Призрак, не смея подойти
вплотную, остановился поодаль, он сложил руки, прижав их к груди, по темному
лицу катятся слезы. Между тем уж поднимается утренний туман. Луна погасла.
На светлеющем небе остались только редкие бледные звезды.
Фамира
Последняя ступенька...
Скоро дом,
И мир, и сон. Довольно на сегодня.
Встает туман. Я чувствую: мои
Одежды стали влажны. Белый камень,
Товарищ одинокий! Как тебя
Мне узнавать, когда ты уж не белый...
А это что ж у ног моих?
(Поднимает кифару.)
Любовь...
Моя любовь, поди сюда. Слепому
Ты дорога — не изменяла ты,
И ворожбы ничьей на чутких струнах
Не остается больше.
Может быть,
Хоть луч еще таится в сердце...
Пробует играть, что-то силится припомнить, кровь, смешанная со слезами,
струится по лицу. Призрак качает головой. Птичка затаилась на его плече.
Фамира безнадежно опускает кифару.
Вино ушло до капли — мех сносился.
Пауза.
Но голоса здесь были.
Никого
Я более не слышу. Только чье-то
Так быстро бьется сердце... Возле... Точно
Ребенок или птица... Вот теплом
Мне на лицо повеяло... За ночью
Белеет день, и уголь будто выжег
Еще не все. О нежный, кто же ты?
Со мною?.. На плече?
(Осторожно снимает птицу, которая не противится.)
Какой-то птенчик...
Да он ручной совсем. Откуда ты?
Откуда ж ты, пичужка? И кровавых
Как не боишься ям?
Га... Это что ж?
Ледяная струя — откуда ж эта?!
Так мертвецы на сердце веют... О...
Коль это тень... То чья же? Заклинаю.
Тень издает стон, но совсем слабый, рассветный, слышно хлюпающее
_сам-сам-сам_.
Фамира
(движется по направлению голоса. На одной руке держит птицу. Другая спокойно
и бессознательно касается Филаммона, который припадает к ногам Фамиры и
целует их)
О боги... Вам я отдал, что имел —
Уплачен долг, и с лихвой... Но на свет
Не сам пришел Фамира. Если только
Вы видите теперь его отца
Иль мать его, молю вас в этот час
Безрадостный и страшный: ради муки,
Подъятой им свободно, не оставьте
Фамиру одного — пускай отец
Иль мать ему омоют, плача, раны.
СЦЕНА ДВАДЦАТАЯ
ЗАРЕВАЯ
В глубине, на фоне розового сияния, показывается Гермес в
ореоле божественной славы. Его слова падают ясно и мерно.
Гермес
С тобой они оба, Фамира...
Фамира
(настораживается)
Я чувствую сиянье божества,
И боль от ран затихла. Я не вижу
Твоих ланит, но кланяюсь тебе.
Прости слепому, вышний... Кто ты, боже?
Гермес
Сын Майи крылатой — Зарею
Рожден я, — я грустного стада
Пастух равнодушный — Гермес,
С тобой они оба, Фамира —
И мать, и отец. Эта птица,
Она — превращенная Нимфа,
Тебе я оставлю ее...
Отец же унылою тенью —
Все хочет обнять он Фамиру,
Но холоден он и бессилен
Меж розовых пальцев Зари.
Тень Филаммона становится все меньше и наконец исчезает.
А ты — ты жить, ты будешь долго жить,
Хоть в нищете, Фамира, и возврата
В отцовский дом не жди... Филаммон в море
Спустил свои сокровища и умер
От собственной руки.
Рабыню я
Пришлю к тебе, Фамира.
(Указывает на дом.)
Там рабыня,
Кормившая тебя, объята сном —
Ее заколдовали, но словам
Моим она внимает, и бегут
По старческим морщинам слезы. Ты
Пойдешь за ней в Афины, в Дельфы, в Аргос
И к славному кремлю, где Посейдон
Тебя венчал победой; а пичужке
Утехой песен нежных добывать
Тебе на хлеб придется.
И кифару
Возьми с собой. Мы жребиев туда —
Купцы гаданье любят — накидаем,
И вынимать их клювом будет та же
Из лиры мать. И пусть питает сына
До старости, до смерти, много лет...
Когда ж тебе глаза засыплют, Нимфа
Вернется к нам, пленять. Я на груди
Твоей, слепец, велю повесить доску
С тремя словами: «Вот соперник муз».
(Движением пальца птице.)
Смой кровь с его лица... Он жалок, Нимфа...
Птица летит и возвращается с мокрой губкой. Фамира освежает лицо. На нем
яснее видны теперь глубокие, уже чернеющие ямы и редкий белый волос на
бороде... Совсем светло... Заря слилась с небом. Гермес готов исчезнуть.
Контуры его потускнели. Фамира ощупью отыскивает посох и берет кифару, уже
не касаясь струн. Птица смирно сидит у него на плече. Теперь она хозяйка
положения.
Фамира
Благословенны боги, что хранят
Сознанье нам и в муках.
Но паук
Забвения на прошлом... он добрее.
Гермес исчезает. Из дома выбегает кормилица и с плачем бросается
к Фамире.[1]
Царское Село
Лето 1906
[1]Впервые — отдельной книгой: Анненский И. Фамира-кифарэд. Вакхическая драма. Издание посмертное. М., 1913.
Кифара — струнный музыкальный инструмент вроде лютни. Кондратьев Александр Александрович (1878-1967) — поэт и прозаик, сотрудничавший в ряде модернистских изданий. Окончил 8-ю гимназию в Петербурге в то время, когда директором там был Анненский.
Семела — возлюбленная Зевса, мать Диониса-Вакха.
Евтерпа — муза лирической поэзии.
Небрида — оленья шкура, служившая одеждой менадам (вакханкам). Палестра — место для гимнастических упражнений.
Фиас — хоровод и шествие в честь Диониса-Вакха.
Пиерида — муза. Мемнон — сын богини Эос, убитый под Троей. Рес —
фракийский царь, сын одной из муз, в Троянской войне помогал троянцам и был вероломно убит. Пеплос — широкие и длинное одеяние, скрепленное на груди застежками; его носили преимущественно женщины.
Эфемер — живущий один день. Марсий — сатир, мастер игры на флейте, решившийся вступить в музыкальное состязание с Аполлоном, который в наказание за эту дерзость содрал с него кожу.
Адмет — царь, стада которого должен был пасти Аполлон во время своего изгнания с Олимпа.
Заклинаю тебя твоим вертепом критским... — Напоминание Зевсу о его
детстве, проведенном на Крите, где мать скрыла его от ярости Кроноса, пожиравшего своих детей, и где его воспитывали нимфы.
...Титан, похитивший с небес огонь... — Прометей.
Дельфийский бог — Аполлон. Терпсихора — муза танца и хорового пения.
Амимона — одна из жен бога морей Посейдона.
Геката — богиня ночных чар.
Потом Змеей и Рыбой хоры их И Обручем и Лирой тихо-тихо задвигались. — Сказано о созвездиях, названных этими именами.
Ирида — вестница богов, принимающая образ радуги.
Сицилию оно напоминает И страшный глаз чудовища... — По одной из версий мифа, пещера одноглазого чудовища киклопа Полифема находилась на Сицилии и в рабстве у него томились сатиры. Одиссей, проникнув в пещеру, ослепил киклопа и освободил сатиров.