Не славного я здесь хочу воспеть Приапа,
Х*ям что всем глава, как езуитам папа,
Но в духе я теперь сраженье возвещать,
В котором все х*и должны участье брать,
И в славу их начать гласить пи*ду такую,
Котора первенства не уступает х*ю.
Везде она его, ругаясь, презирает,
Всё слабостью его предерзко укоряет
И смело всем х*ям с насмешкой говорит:
— Из вас меня никто не может усладить.
Во всех почти местах вселенной я бывала
И разных множество х*ёв опробовала,
Но не нашла нигде такого х*я я,
Чтоб удовольствовать досыта мог меня,
За что вы от меня все будете в презреньи
И ввек я против вас останусь в огорченьи,
Которое во мне до тех продлится пор,
Пока не утолит из вас кто мой задор,
Пока не сыщется толь славная х*ина,
Который бы был толст, как добрая дубина,
Длиною же бы он до сердца доставал,
Бесслабно бы как рог и день и ночь стоял
И, словом, был бы он в три четверти аршина,
В упругости же так, как самая пружина.
Х*и, услышавши столь дерзкие слова,
Пропала, — мнят, — с пи*дой ввек наша голова,
С тех самых пор, как мы на свете обитаем
И разные места вселенной обтекаем,
Таскаемся везде, уже есть с двадцать лет,
И думаем, что нас почти весь знает свет,
Ругательств же таких нигде мы не слыхали,
Хоть всяких сортов пи*д довольно мы е*али.
Что им теперь начать, сбирают свой совет.
Знать, братцы, — говорят, — пришло покинуть свет,
Расстаться навсегда с злодейскими пи*дами,
С приятнейшими нам е*ливыми странами.
Мы вышли, кажется, длиной и толстотой,
И тут пи*ды вничто нас ставят пред собой.
Осталася в одном надежда только нам,
Чтобы здесь броситься по бл*цким всем домам,
Не сыщится ль такой, кто нас бы был побольше,
Во всем бы корпусе потверже и потолще,
Чтоб ярость он пи*ды е*ливой утолил
И тем её под власть навек бы покорил.
Последуя сему всеобщему совету
Раскинулись х*и по белому все свету,
Искали выручки по всем таким местам,
Где только чаяли е*ливым быть х*ям.
По щастью х*й такой нечаянно сыскался,
Который им во всём отменным быть казался:
По росту своему велик довольно был
И в свете славнейшим е*акою он слыл,
В длину был мерою до плеши в пол-аршина,
Да плешь в один вершок—хоть бы куды машина.
Он *б в тот самый час нещастную пи*ду,
Которую заеть решили по суду
За то, что сделалась широка через меру,
Магометанскую притом прияла веру;
Хоть абшита совсем ей не хотелось взять,
Да ныне иногда сверх воли брать велят.
Х*и, нашед его в толь подлом упражненье,
Какое сим, — кричат, — заслужишь ты почтенье?
Потщися ты себя в том деле показать,
О коем мы хотим теперь тебе сказать.
Проговоря сие, пи*ду с него снимают,
В награду дать ему две целки обещают,
Лишь только б он лишил их общего стыда,
Какой наносит им е*ливая пи*да.
Потом подробно всё то дело изъясняют
И в нем одном иметь надежду полагают.
Что слыша, х*й вскричал: «О вы, мои муде!
В каком вам должно быть преважнейшем труде.
Все силы вы свои теперя истощайте
И сколько можете мне крепость подавайте».
По сих словах х*и все стали х*й дрочить
И всячески его в упругость приводить,
Чем он оправившись так сильно прибодрился,
Хотя б к кобыле он на приступ так годился.
В таком приборе взяв, к пи*де его ведут,
Котора, осмотрев от плеши и до муд,
С презреньем на него и гордо закричала:
— Я больше в два раза тебя в себя бросала.
Услышав х*й сие с досады задрожал,
Ни слова не сказав, к пи*де он подбежал.
Возможно ль,—мнит,—снести такое огорченье?
Сейчас я с ней вступлю в кровавое сраженье.
И тотчас он в нее проворно так вскочил,
Что чуть было совсем себя не задушил.
Он начал еть пи*ду, все силы истощая,
Двенадцать задал раз, себя не вынимая,
И *б её, пока всю плоть он испустил,
И долго сколь стоять в нём доставало сил.
Однако то пи*де казалося всё дудки.
Е*и, — кричит она, — меня ты целы сутки,
Да в те поры спроси, что чувствую ли я, —
Что ты прескверный сын, хотя е*ёшь меня,
Ты пакостник, не х*й, да так назвать, х*ёчик,
Не более ты мне, как куликов носочик.
Потом столкнула вдруг с себя она ево,
Не стоишь ты, — сказав, — и секеля мово,
Когда ты впредь ко мне посмеешь прикоснуться,
Тебе уж от меня сухому не свернуться,
Заё*инами ты теперь лишь обмочен,
А в те поры не тем уж будешь орошон,
Я скверного тебя за*цу тогда как грека
И пострамлю ваш род во веки и в век века.
Оправясь от толчка, прежалкий х*й встает
И первенство пи*де перед собой дает,
Х*и ж, увидевши такое пострамленье,
Возможно ль снесть, — кричат, — такое огорченье?
Бегут все от пи*ды с отчаяния прочь,
Конечно, — говорят, — Приапова ты дочь.
Жилища все свои навеки оставляют
И жить уж там хотят, где жо*ы обитают.
По щастью их тот путь, которым им иттить
И бедные муде в поход с собой тащить,
Лежал мимо одной известной всем больницы,
Где лечатся х*и и где стоят гробницы
Преславных тех х*ёв, что заслужили честь.
И память вечную умели приобресть.
За долг они почли с болящими проститься,
Умершим напротив героям поклониться.
Пришед они туда всех стали лобызать
И странствия свого причину объявлять,
Как вдруг увидели старинного знакомца
И всем большим х*ям прехрабра коноводца,
Который с года два тут в шанкоре лежит,
От х*ерыка он едва только дышит.
Хотя болезнь его пресильно изнуряла,
Но бодрость с тем совсем на всей плеши сияла.
Племянником родным тому он х*ю был,
Который самого Приапа устрашил.
Поверглись перед ним х*и все со слезами
И стали обнимать предлинными мудами.
Родитель будь ты нам, — к нему все вопиют, —
Пи*ды нам нынече проходу не дают,
Ругаются всё нам и ни во что не ставят,
А наконец они и всех нас передавят.
Тронися жалостью, возвысь наш род опять
И что есть прямо х*й, ты дай им это знать.
Ответ был на сие болящего героя:
— Я для ради бы вас не пожалел покоя,
Но видите меня: я в ранах весь лежу,
Другой уже я год и с места не схожу,
От шанкора теперь в мученьи превеликом
И стражду сверх того пресильным х*ерыком,
Который у меня мои все жилы свел.
Такой болезни я в весь век свой не имел;
Стерпел ли б я от пи*д такое оскорбленье —
Я б скоро сделал им достойно награжденье.
Такой ответ х*ёв хоть сильно поразил,
Однако не совсем надежды их лишил.
Вторично под муде все плеши уклоняют,
К войне его склонить все силы прилагают.
Одно из двух, — кричат, — теперь ты избери:
Иль выдь на бой с пи*дой, иль всех нас порази.
Тронулся наш герой так жалкою мольбою.
Ну, знать, что, — говорит, — дошло теперь до бою,
Вить разве мне себя чрез силу разогнуть
И ради уже вас хоть стариной тряхнуть.
Проговоря сие, тот час он встрепенулся,
Во весь свой стройный рост проворно разогнулся,
В отрубе сделался с немногим в три вершка,
Муде казалися как будто два мешка,
Багряна плешь его от ярости сияла
И красны от себя лучи она пускала.
Он ростом сделался почти в прямой аршин
И был над прочими как будто господин.
Х*и, узрев его в столь красной позитуре,
Такого х*я нет, — кричат, — во всей натуре,
Ты стоишь назван быть начальником х*ёв,
Когда ни вздумаешь, всегда ети готов.
Потом, в восторге взяв, на плеши подымают,
Отцом его своим родимым называют,
Всяк силится ему сколь можно услужить
И хочет за него всю плоть свою пролить.
Несут его к пи*де на славное сраженье.
Будь наше ты, — кричат, — х*ино воскресенье.
С такою помпою к пи*де его внесли,
Что связи все её гузенны потрясли —
Она вскочила вдруг и стала в изумленьи,
Не знала, что начать, вся будучи в смятеньи.
А х*й, узрев пи*ду, тотчас вострепетал,
Напружил жилы все и сам весь задрожал,
Скочил тотчас с х*ёв и всюду осмотрелся,
Подшед он к зеркалу, немного погляделся,
Потом к ней с важностью как архерей идёт
И прежде на пи*ду х*ерыком блюёт,
А как приближился, то дал тычка ей в губы.
Мне нужды нет, — вскричал, — хоть были б в тебе зубы.
Не трушу я тебя, не страх твои толчки,
Размычу на себя тебя я всю в клочки
И научу«тебя, как с нами обходиться,
Не станешь ты вперед во веки хоробриться.
По сих словах тотчас схватил пи*ду за край.
Теперя,—говорит,—снесу тебя я в рай.
И стал её на плешь тащить сколь было силы.
Пи*да кричит: «Теперь попалась я на вилы».
Потом, как начал он себя до муд вбивать,
По всей её дыре как жерновы орать,
Пи*да, почувствовав несносное мученье,
Умилосердися и дай мне облегченье,
Клянусь тебе, — кричит, — поколь я стану жить,
Почтение к х*ям ввек буду я хранить.
Однако жалоб сих не внемля х*й ни мало
До тех пор *б, пока движенья в ней не стало.
А как увидел он, что чувства в ней уж нет,
То, вышед из нее, сказал: «Прости, мой свет,
И ведай, что х*й пред вами верх имеют,
Пи*ды их никогда пренебрегать не смеют,
Но должны к ним всегда почтение иметь,
Безотговорочно всегда давать им еть».
С тех самых пор х*и совсем пи*д не страшатся,
Которы начали пред ними возвышаться,
И в дружестве они теперича живут,
Х*и пи*д завсегда как надобно е*ут.
По окончании сего толь славна бою
Прибегли все х*и к прехраброму герою,
Припадши начали от радости кричать:
— Нам чем великого толь мужа увенчать,
Который весь наш род по-прежнему восставил,
Геройство же свое до самых звезд прославил.
Мы вместо лавр тебя пи*дами уберём
И даже до небес хвалой превознесём.
Красуйся, наш герой, и царствуй над пи*дами,
Как ты начальствуешь над всеми здесь х*ями.